– Не люблю расставаться с деньгами.
И сказала, между прочим, чистую правду, но тип захохотал, и к вони чесночной подливы добавились характерные ноты пива… кажется, темного…
– Не дергайся, мышка, – посоветовали Евдокии и за косу дернули. А вот этого делать не следовало, потому как к волосам Евдокия относилась с величайшим трепетом, и не для того по утрам час на вычесывание тратила, чтобы всякие тут жирными руками хватались.
– Пусти. – Косу она перехватила, а просьбу подкрепила ударом в нос.
Била портфелем, благо бумаги придавали аргументу вес, а латунные уголки – нужную остроту. Взвыв, неудачливый похититель косу выпустил, а руки прижал к лицу, наградив Евдокию словом нелицеприятным.
Зря это он.
Ей, между прочим, всякого доводилось в жизни повидать, небось на выработках никто-то с нею не нянчился… о тех годах своей жизни вспоминала она с печалью и легкой ностальгией. И следующего злодея Евдокия с немалым удовольствием пнула в коленку.
…жаль, что ботиночки на ней пусть и крепкие, но без шипастых пластин на носах. Те-то все ж для города мало годились.
– Пшел прочь, – сказала третьему, рывком задрав юбки.
…Лихослав, засмотревшись на премиленькие ножки и паче того кружевные, преочаровательного вида, подвязочки, пропустил удар в лицо…
…под подвязкой в плотной кобуре, скроенной по особому заказу – маменькина идея, – скрывался любимый Евдокиин револьвер: маленький, удобный и с перламутровыми щечками на рукояти. Вид оружия, как и вид ножек, на похитителей впечатления не произвел.
– Брось пукалку, дура.
– Сам дура, – всерьез обиделась Евдокия, которую прежде в дурости никто не обвинял. И нажала на спусковой крючок. Револьвер солидно крякнул, дернулся в руке, а похититель свалился на мостовую, истошно вереща… можно подумать, она ему что-то важное отстрелила.
В бедро ведь целилась.
И попала…
– Ну, кому еще охота? – Евдокия огляделась… и кучер, привстав на козлах, хлестанул лошадей…
…улица стала вдруг тиха и безлюдна.
Почти тиха, поскольку раненый все еще лежал, зажимая дырявое бедро обеими руками. Еще один возился у ног Лихослава… второй криво, косо, но удерживался в седле…
– Подстрелить? – поинтересовалась Евдокия, беря всадника на мушку.
Но Лихослав только головой покачал и нос раскровавленный вытер. Хорош, нечего сказать…
– Знаете… – Из-за носа голос его сделался гнусавым, а под синим глазом расплывался синий же фингал… надо полагать, гармонично будет смотреться. – Я начинаю вас бояться…
– А вам-то чего?
– Так, – нос он зажал рукавом, – на всякий случай.
Он невежливо пнул раненого, который и скулить-то перестал.
– Сам заговоришь или помощь нужна? – поинтересовался Лихослав, склоняясь над неудачливым похитителем. Он стянул черную шляпу и маску, под которой обнаружилось лицо самого обыкновенного вида, простоватое, круглое и слегка опухшее.
– Ничего не знаю! – поспешил откреститься раненый и слабо добавил: – Медикуса…
– Я за него, – обманчиво дружелюбным тоном произнес Лютик. Он вытянул руку, с удивлением воззарившись на сбитые костяшки пальцев, потрогал дыру в новом пиджаке и, присев над человеком, сказал: – Кто тебя нанял?
И такое участие было в Лютиковом голосе, такая неподдельная заинтересованность во взгляде, что даже Евдокии стало слегка не по себе. Человек же попробовал лишиться чувств, но был остановлен.
– Я ведь могу и сам посмотреть, – сказал Лютик, стискивая рыхлые щеки. – Но тебе будет очень больно.
– Не… не знаю, пан хороший… он в маске был… и нам от маски дал… сказал, куда ехать… по двадцать сребней каждому… только и надобно, что девку схватить и в карету…
– Схватить… – повторил Лютик, вглядываясь в глаза человека. – И в карету… а дальше?
– Так в храм ведь… он со жрецом столковался… поженили бы честь честью.
– Вы невестой не ошиблись? – Евдокия на всякий случай не стала далеко убирать револьвер, но достала клетчатый платок, который протянула Лихославу.
– Не. – Лежавший на земле человек скривился. – Он сказал из двух девок страшную брать…
– Экие у вас, панночка Евдокия… поклонники страстные.
Лихослав платок принял, протянув взамен переломанный пополам зонтик.
…страстные.
