Обман Инкорпорэйтед (сборник)

махал рукой в вечерней темноте. Смех, добродушные шутки, летняя торговля. Марша скрипнула зубами: конца-края этому не видать. Когда вышел последний человек и дверь наконец заперлась, была уже половина десятого.

Хедли принялся рачительно выключать телевизоры и свет. Марша наблюдала, как он переходит от одного приемника к другому, пробует ручки, осматривает штепсельные вилки. Жалюзи на дверях снова поднялись, флуоресцентные лампы на потолке померкли, и магазин погрузился в темноту. Расплывчатая высокая фигура двигалась взад-вперед: опорожнила кассовый аппарат, установила ленту, включила в розетку дежурную лампочку и скрылась в подсобке – наверное, за пиджаком. Минуты тянулись, словно часы… Марша чуть не вскрикнула в голос, когда Хедли остановился у телефона, чтобы позвонить. Целую вечность он стоял, опираясь на испытатель радиоламп, прижимая трубку к лицу и безучастно уставившись в ночную тьму: стоял с отвисшей челюстью, перебросив пиджак через руку и периодически пиная стопку нераспечатанных коричневых пакетов на полу перед собой.

Марша и это пережила. Наконец Хедли усмехнулся, положил трубку, нащупал в кармане ключ и подошел к двери. Ненадолго остановился, чтобы вырубить наружный свет, затем выпрямился, закрыл за собой дверь и запер ее на замок. Попробовал ручку и, убедившись, что дверь заперта, забросил пиджак на плечо и вышел из магазина.

Крепко сжав губы, Марша включила мотор и поспешно сдала задом на проезжую часть. Не обращая внимания на сигналящий автобус, она вырулила на среднюю полосу, а на ближайшем перекрестке, завизжав шинами, свернула налево в переулок. Резко затормозив, Марша остановилась на перекрестке сразу за светофором, загородив задней частью «студебекера» белый пешеходный переход.

Хедли шел по тротуару, размахивая пиджаком и еле слышно что-то насвистывая. Марша обождала, пока он ступит на переход, после чего распахнула дверцу машины. Наверное, Хедли был слегка близорук, поскольку не узнал ее, пока она не обратилась.

– Садитесь, – она дала полный газ. – Скорее.

Хедли минуту постоял на пешеходном переходе напротив машины. На лицо ему опустился темный, отталкивающий занавес – замкнутая суровость, от которой Марше вдруг стало не по себе. Глаза Стюарта потускнели и затуманились, покрылись безличной пленкой, повернулись слепой изнанкой, расположенной ниже уровня индивидуального сознания. Хедли словно исчез, а взамен появилось нечто отвратительное, и оно вглядывалось в нее из-за глазниц. Марша отпрянула, вздрогнув в ознобе.

В переулок свернула другая машина: ее водитель раздосадованно затормозил и переключился на вторую передачу.

– Ну же, – нервно повторила Марша, теряя самообладание. – Мне нужно убираться отсюда к чертям.

Хедли медленно обошел «студебекер» и сел на соседнее сиденье. Она протянула над ним руку, захлопнула дверцу и немедля рванула вперед. Быстро переключив передачу и не глядя на мужчину, Марша дала полный газ и стремглав пронеслась через перекресток. Машина сзади спокойно продолжила путь. Все решил именно этот автомобиль – незнакомый случайный объект.

Марша откинулась на спинку и попыталась сосредоточиться на машинах и фарах.

Хедли молчал до тех пор, пока это было возможно. Его раздражал до боли знакомый салон юркого маленького «студебекера»: он видеть не мог чистую, простую приборную доску, решетку радиоприемника, покатый капот за ветровым стеклом, выпирающую пепельницу. Хедли знал здесь каждый миллиметр: он смотрел на все это так долго, что запомнил каждый болтик и хромированную деталь. В каком-то смысле он ненавидел машину даже больше, чем Маршу.

– Вы ведете себя, как мальчишка, – наконец сказала она.

Хедли крякнул и тяжело развалился на сиденье. Ему не хотелось с ней разговаривать – не хотелось даже смотреть на нее. Вместо этого он изучал очертания хлебного завода справа – высокого здания из красного кирпича, перед которым выстроились рядами грузовики, ожидавшие своего груза. В открытые окна машины врывался запах свежеиспеченного хлеба. Хедли сосредоточил внимание на чистом свежем аромате, и ему удавалось игнорировать сидевшую рядом женщину, пока та резко не сказала:

– Черт, посмотрите на меня! Хватит кукситься, точно обиженный ребенок: сядьте прямо и ведите себя, как взрослый!

– Какого хера вам нужно? – нагрубил Хедли. – Я думал, мы больше не встретимся.

Твердое, гладкое лицо женщины вмиг побелело. Щеки блеснули полированной костью – холодные и застывшие в отраженном свете уличного фонаря.

– Не смейте со мной так разговаривать, – сказала Марша тонким, ледяным голосом. Она вдруг нажала на тормоз, машина завизжала и резко остановилась. – Вылезайте отсюда. Я сказала – вылезайте!

Хедли не шелохнулся. Он сидел, свесив руки между коленями, по-прежнему не глядя на нее. Не было никаких причин для ухода: он согласился сесть в машину, и точка. Решение принято, и Хедли вовсе не собирался его отменять.

– Послушайте, – сказала Марша сдавленным, сбивчивым голосом. – Незачем так себя вести, поймите. Вы относитесь ко мне, как к врагу… Но я вам не враг, – затем она умоляюще пробормотала: – Вы получили мою записку?

– Конечно, – Хедли слегка пошевелился и положил руку на подоконный выступ. – Вы же вошли прямо в квартиру и передали ее моей жене: как я мог ее не заметить?

Они остановились посреди улицы, в темном пустынном квартале промышленной зоны. Через пару кварталов находился железнодорожный путь,