этот поход, не рассчитывал.
Или рассчитывал? И именно поэтому отправил сюда родича, от которого будет счастлив избавиться навсегда? Не со своей дружиной, а с «охотниками», которых, если что, не очень-то жаль…
Так или иначе, других нет, есть только эти. И если они не выстоят, из всей русской дружины с перевала живым не уйдет никто.
Первый натиск начался внезапно. Никто не заметил, чтобы хазарские полководцы подавали какие-то знаки, но темная туча – не менее тысячи воинов – вдруг отделилась от войска и покатилась к перевалу. Она поднималась, как черная волна; казалось, ничто не сможет ее остановить.
Прочие двинулись следом медленнее, поднимая тугие степные луки. Миг – и темная туча стрел закрыла небосвод.
Стена щитов, будто бок исполинского змея, повернулась к небу, преграждая путь ливню стрел. Глубоко вонзаясь в кожу и дерево, наконечники молотили густым градом, но мало какой удалось их пробить. Первый натиск обошелся без убитых: Хельги видел, что строй стоит, по-прежнему без промежутков.
На утесе захлопали в ответ греческие «скорпионы»: эти орудия выплевывали сразу по десятку тяжелых дротиков, способных пробить любой щит или доспех. Одна за другой разрядились все три катапульты, в хазарский строй полетели бревна, но русам из-за щитов не было видно, большой ли урон нанесли.
Ливень вражеских стрел утих, но лишь потому, что в это время верховые достигли рогаток. В воздухе замелькали арканы: захлестывая колья заграждений, всадники тянули, пытаясь растащить препятствие, но не тут-то было. Засеку сладили крепко: рогатки сцепили между собой и еще укрепили растяжками, которые привязали к кольям, вбитым в землю. Иные особенно лихие всадники попытались с ходу перепрыгнуть заслон, доходивший взрослому мужчине до подбородка, но вместе с конем напоролись на колья. А русы принялись рубить арканы, их стрелы и дротики поражали скучившихся верховых, выбивая из седел. Раненые лошади начинали биться, внося еще большую сумятицу. Ржанье, треск дерева, крики, лязг железа оглушали. Густая пыль лезла в глаза, рты, не давала толком вдохнуть.
В дело вступили стрелки и пращники греков. Не сумев растащить преграду, верховые развернулись и, нахлестывая коней, устремились вниз. На дороге и перед укреплением остались не меньше двух сотен тел, людских и конских; иные лошади бились, кто-то из раненых пытался отползти.
Первый приступ русы отразили легко. Даже самим не верилось. Не теряя времени, перевязывали раны, поправляли снаряжение. Привезли воды из ручья возле стоянки: отойти нельзя было ни на миг.
Пестрянка в это время сидела возле своего шатра, не сводя глаз с близкого перевала, будто с грани того света. Епископ Никодим и самкрайские христиане молились; жидины тоже. Она не знала, не поражения ли русов и гибели ее мужа просят они у своих богов – Отца и Сына, но старалась на них не смотреть. Над головой и ногами жертвенного бычка, оставленного на высокой скале, вились мухи. Хельги и Асмунд от лица своих воинов вчера принесли жертвы, но благосклонность Перуна и Одина зависит от их доблести.
Ей был слышен шум первого сражения, не очень сильный и быстро стихший. Когда отроки приехали возобновить запас воды, она накинулась на них с расспросами. Отроки заверили, что раненых немного и все воеводы целы. Но даже ей, женщине, было ясно: это еще не все. Хазары лишь пробовали оборону перевала на прочность. Будет новый настиск. И если «стена щитов» не выдержит, то эта железная лавина смерти прорвется и покатится в долину Сугдеи, сметая все живое…
Второй приступ начался около полудня. Все время до этого войско хазар волновалось, будто кипящая вода, отряды то скакали в сторону гор, то возвращались, видимо, ища проходы, доступные для конницы. Перед самым началом всадники Песаха пришли в большое оживление. Что- то кричали, размахивая руками, начальники, двигались пестрые значки и конские хвосты на пиках. Выстроившись, войско двинулось вперед. Греческие машины продолжали свою работу, дротики и камни обрушивались на ряды наступающих, выбивая из строя по три-четыре человека сразу.
Затем от конной толпы отделились и кинулись вверх по склону отряды пеших. Выглянув из-под щита, Хельги оценил их численность – тысяча с лишним, раза в два больше, чем русов. Всадники помчались по кругу, будто в неком конном хороводе; те, кто оказывался напротив рогаток, выпускали по ним стрелы, чтобы тут же дать место следующим. Впервые встретившийся с этим приемом, Хельги мысленно выругался: стрелы летели дождем, без перерыва даже на миг.
Добежав до заграждения, пешие хазары накинулись на рогатки с топорами, принялись рубить острые жерди, веревки, стягивающие части укрепления. Пытались растаскивать бревна засеки руками и накидывали на них петли арканов, за которые хваталось враз по нескольку человек. Другие стреляли в русов из луков, почти в упор, но в толчее и давке особого успеха это им не приносило. Русы же, привыкшие биться в тесном пешем строю, чувствовали себя вполне уверенно: длинные рукояти ростовых топоров и копий доставали тех, кто подошел к рогаткам достаточно близко, круша черепа и нанося смертельные раны. Иные хазары пытались лезть через рогатки, и тогда их легко доставали даже обычным мечом или секирой; тела повисали на кольях, обливая их кровью.
Греческие стрелки и прислуга машин взяли под прицел конных, теснившихся у подножия перевала; под градом стрел и снарядов те вскоре стали отступать. Следом побежали и пешие, так и не одолев рогатки и лишь потеряв перед ними пару сотен человек.
После этой неудачи хазары отошли подальше, куда не доставали даже смертоносные греческие машины. Для русов вновь настала передышка: сняв
