шлемы, они обтирали потные головы, пили воду, перевязывали раны. Теперь и у них появились убитые – десятка два. Тела оттащили в сторону и сложили под скалой в тени.
К Хельги и Асмунду подошел сотник Леонтий – проверить, как дела, узнать о потерях.
– Пока стоите неплохо, – одобрил он, на что Хельги только хмыкнул: без тебя знаем. – Я думаю, они еще раз попробуют.
– Только раз?
– Долина, – осклабился Леонтий, – суха, как старая кость. Совсем нет воды, а лошадям надо пить, иначе взбесятся. И людям надо. У них на все – один день. Да помогут вам ваши варварские боги…
Боги? Хельги огляделся. Какие боги здесь сильны? Под чьим покровительством эта земля? Христа, поскольку принадлежит христианскому василевсу? В этих местах его не оставляло ощущение, будто на него смотрит кто-то вечный и поразительно древний. В безводных впадинах жил чей-то мощный дух. Уж конечно, это не тот бог, которому служат Никодим и Георгий. Боги этих скал жили здесь задолго до того, как Один в последний раз сходил на землю в битве при Бравалле – откуда ушел тот его потомок, что остался в памяти под именем Бравлина. Сами греки верили в этих богов до того, как к ним спустился с неба Христос. Или не греки, а те неведомые народы с забытыми именами, из чьего праха сотворена эта каменистая, сухая земля. Служившие им народы ушли, сменились другими, и еще раз сменились, и еще… А боги все жили. И сейчас Хельги, своим обострившимся от запаха крови и близости смерти чутьем ощущал их присутствие совершенно ясно. Наверное, не он один. И Леонтий не упомянул бы о них, если не чувствовал чего-то подобного.
Ну, что же? Древние боги благодарны за посвященную им кровь и любят отважных.
Третий приступ начался ближе к вечеру. Солнце уже раскалило камни так, что к ним было не притронуться; казалось, мозг под шлемом плавится от жары. Снова первой вверх по склону устремилась толпа пеших, огибая трупы и спотыкаясь о разбросанные конечности мертвых. Перед самими рогатками человеческих и конских тел было уже столько, что они сами по себе образовали немалую преграду. Привычные к верховой езде, в боевом снаряжении степняки бегали плохо, но всадники позади них, запустив свой хоровод, непрерывно осыпали русскую «стену щитов» стрелами и тем помогали своим продвигаться вперед почти без потерь – русы были вынуждены прятаться за щитами и не отвечали на стрельбу.
Зато ударили машины греков. Во время первых двух приступов отлично пристрелявшись, в этот раз орудийная прислуга точно накрыла конных хазар, разом выбив целые ряды. Движение «хоровода» сбилось: кони на скаку спотыкались об упавших, иные тоже падали, увеличивая беспорядок. Поток стрел почти прекратился, и тогда лучники русов, выглянув из-за щитов, смогли наконец дать ответ.
Однако часть пеших хазар, задыхаясь и порой падая, все же достигла рогаток. С близкого расстояния им навстречу полетели сулицы, потом в дело пошли жала копий и лезвия ростовых топоров.
Хазарский полководец наблюдал за битвой с вершины невысокого холма. Вокруг него теснились телохранители, над головой в островерхом шлеме, богато отделанном золотом, развевался стяг из конского хвоста. Хельги иногда поглядывал на него, но на таком расстоянии не мог разобрать лица.
Конные стрелки вдруг пришли в движение. Большая их часть откатилась назад, но отряд сотен в пять помчался вверх по склону. У самых рогаток еще продолжалась схватка: русы сдерживали натиск пеших хазар. Доскакав до этого места, всадники начали стрелять прямо с седел, поверх голов своей пехоты, выбивая из русского строя одного за другим. Иные совместно с пешими тянули веревки, зацепленные за бревна. Здесь могучие машины греков ничем не могли помочь. Конным лучникам отвечали стрелки русов и греков.
Даже сквозь топот копыт, лязг и крики Хельги расслышал треск ломающегося дерева: в одном месте стена рогаток лопнула и стала падать, ощерившись обломками и щепой. Но на месте деревянной стены встала живая: Стейнтор Глаз со своей дружиной заткнул прореху и оттеснил было сунувшихся туда хазар.
Хуже было там, где желтая пыль дороги переходила в серый камень утеса. Здесь закрепить колья засеки было невозможно, и натиск пеших и конных выбил сразу несколько рогаток, скрепленных между собой. Иное дело, будь здесь настоящая засека из толстых ветвистых стволов, какими славяне когда-то встречали хазар в глуши своих лесов; но во всей Таврии не росло и десятка таких деревьев.
Хазары с воплями хлынули в прореху. Тела убитых падали наземь, но живые лезли прямо по трупам, тесня защитников.
Взвыл боевой рог. К опасному месту ринулся во главе своих телохранителей Асмунд, стоявший ближе. Но тут наконец вступил в дело Леонтий со своим отрядом. Плотно сбив ряды и выставив вперед копья, греки ударили, не сбавляя шага, и на остриях вынесли уже почуявших победу хазар обратно в пролом. Русы подперли их с боку, восстановив рубеж обороны.
Еще какое-то время хазары продолжали лезть на копья, а затем их напор ослабел. Как прибой от скалы, они отхлынули назад и покатились вниз, под уклон. Никто даже не стрелял им вслед.
Солнце клонилось в море – красное, будто полное пролитой за этот долгий день кровью и тяжелое от нее. И тогда, когда русы ожидали последнего на сегодня приступа, хазарское войско развернуло коней вспять и стало удаляться.
Из-под камня вылезла сколопендра. Пестрянка следила за ней, пока тварь не скрылась в пучках травы: говорят, они ядовитые. Потом испустила тяжкий вздох и посмотрела на море из-под края мафория. Море сияло синим блеском, но даже это приятное зрелище уже утомило ее. С трех других сторон расстилались склоны гор, сбегающие к заливу – желтая каменистая земля, спаленная солнцем трава.
Как она уже устала от этой режущей глаз желтизны и острого блеска волн под солнцем, как соскучилась по зелени, по мягкому сероватому небу…
