пронзало грудь, от острой боли перехватывало дыхание. Ощущение ужаса – он так хорош собой, умен, благороден, и еще молод – наваливалось и давило. Красный кафтан, которым он укрыт, и чернота вокруг… Больше ничего нет в мире.
Вспомнился давний день, такой же темный и зимний, когда она, девочка, в один час лишилась обоих родителей. Смерти их Прияна не видела, но помнила, как два тела, уже обмытые, лежали в бане. Одетые в лучшие новые одежды, укрытые белым полотном с головой. Сестра приподняла край полотна и дала ей взглянуть на лица. На закрытые глаза, откуда смерть навсегда похитила свет. На горле у обоих, до подбородка, лежали свернутые рушники, и это выглядело так странно – лучше всяких слов давало понять, что это уже не ее родители, а что-то другое, из другого мира… Годы спустя Прияна сообразила: таким образом от глаз прикрыли смертельные раны. Но тогда ревела больше от страха и недоумения, не вполне понимая, что произошло и как это все изменит. Теперь она понимала слишком много.
Кощей, которому отец отдал ее на словах, взял добычу на деле. И с тех пор откусывает по куску от ее мира, забирает все, что ей дорого. Родителей. Мужчину, который мог бы вернуть ей утраченный почет и дать власть. Она только подумала об этом – а бездна распахнулась и поглотила его.
Надо кое-что сделать – подсказывало ей внутреннее чувство. Она не сберегла его, не выпросила у Кощея, но кое-что она сделать может. Прияна встала, взяла с полки пустую миску, налила туда черпаком воды из лохани и поставила возле изголовья Хакона. Снова села и стала смотреть на воду – та колыхнется, когда душа окунется туда перед уходом. Но было так темно, а у нее так рябило в глазах, что она пропустила этот миг.
И все ей казалось, что она спит. Что ее затянуло в ту темную нору, где она летела вверх и одновременно вниз, что она где-то в Кощеевом царстве, где все наоборот и поэтому Хакон, который на самом деле живой, – мертв. Но когда же придет Рагнора и выведет ее, как в прошлый раз, в обычный мир – светлый и правильный?
Ночью пришла Бельчатиха и увела Прияну – из темной избы, где девушка молча сидела наедине с мертвецом. Хозяйка боялась заходить, но пуще того боялась, что с княжной тоже чего нехорошее сделается: замерзнет за ночь в нетопленом жилье или нави унесут, а им с мужем за двоих потом отвечай.
Прияна пошла с ней без возражений. Даже что-то съела… или ей мерещилось? Выпила что-то теплое. Кажется, заснула.
А проснувшись в очередной раз, подумала, что продолжает видеть сон: над ней склонялся Станибор…
Утром Бельчата снова послал за Барсучихой: та пришла и походила вокруг покойника с горшком-курильницей, где на углях дымились сушеные веточки чабреца и мяты. Зато посылать в Свинческ Бельчате не пришлось. Оказалось, что Дебрянко, тиун из Лишеничей, на другой же день, томимый любопытством, велел запрячь кобылку в сани и пустился в Свинческ – якобы купить кой-чего. И у знакомых купцов первым делом стал разведывать: что это воевода княжну повез – неужто из Киева прислали за ней? А мы и не ведали!
Знакомцы изумились еще больше того: если бы Станибор отсылал княжну в Киев, – после восьмилетнего ожидания! – то уж конечно, об этом знала бы вся волость, а пирам, требам на добрый путь и бабьему воплю не было бы числа. Не обознался ли ты, друже? Может, не Свирьковна с ним ехала?
Но мысль, что воевода Хакон умыкнул какую-то другую девушку и повез в Киев, пока его жена собирает киевскую дань, выглядела еще того нелепее. Тут уж все гурьбой пустились на княжий двор в городец…
– Не может быть! – ахнула Ведома, когда ее спросили о сестре. – Она где-то здесь должна быть…
Но все отроки княжьего двора не могли найти Прияну в Свинческе. Вспомнили и выяснили, что ее вообще никто не видел с позавчерашнего вечера… нет, вчерашнего утра. А значит, ее могло не быть в городце уже два дня!
– Акун увез ее? – набросился на Ведому сам Станибор, прибежавший в воеводскую избу.
– Не может быть! – Ведома вполне невозмутимо развела руками.
– Врешь!
– А даже если и увез. Она с его братаничем обручена, мог и увезти. Это их девка.
Станибор злобно глянул на нее, хотел что-то сказать.
– А если ты передумал, разве ты ему об этом объявил? – уточнила Ведома.
Станибор в гневе стиснул зубы. Он не посылал уведомить Хакона – лицо Киева в Смолянской земле, – что хочет расторгнуть обручение. Оно сохраняет силу по сей день.
– И ночь миновала! – крикнула Ведома ему вслед.
Но Станибор тут же приказал наутро седлать лошадей. Мчаться в темноте по снегу было слишком опасно, но отступать он не собирался. Да хоть бы пять ночей прошло! Каким дураком он будет в глазах всего света, если у него из-под носа, из своего же городца, из соседней избы уведут девку, которую он уже почти пообещал полочанам!
Все его люди ехали верхом, поэтому Станибор одолел два обычных днища за один день. Сделав короткую остановку в Лишеничах, к ночи он домчался до Томилок.
Но спешить оказалось некуда. Обидевший его воевода Акун, Хакон сын Ульва, лежал мертвый в пустой дружинной избе, с головой укрытый белым
