оранжево-красный огонек, тускло тлеющий справа, в глубине пляжа. Он знал, что Раца здесь нет, что бармен – плод его собственного воображения, никоим образом не связанный с
– Ты, артист, меня просто поражаешь. Это ж какие старания ты прикладываешь, чтобы подвести себя под монастырь. Столько лишних трудов! Ты мог спокойно доконать себя в Ночном Городе. У тебя было для этого все: стимуляторы, чтобы лишиться здравого смысла, выпивка, чтобы не думать, Линда для романтической печали и улица, чтобы там тебе оторвали башку. И чего, спрашивается, понесло тебя в такую даль? А декорации, это ж надо такую дурь придумать… сцена, висящая в пустоте, наглухо запечатанные замки, редчайшая гниль старушки Европы, какие-то мертвецы в коробочках, китайская магия…
Рац ковылял рядом с Кейсом, посмеиваясь и оживленно размахивая розовым протезом. Среди почерневших, теряющихся в темноте зубов диковато поблескивали стальные коронки.
– Наверное, артист просто по-другому не может, или я ошибаюсь? Ты нуждался в этом мире, этом пляже и остальной хурде-мурде. Чтобы умереть.
Кейс остановился, покачнулся и повернулся в сторону прибоя и летящих колючих песчинок.
– Да, – согласился он. – Кой хрен. Наверное… – И пошел навстречу волнам.
– Эй, артист! – крикнул вслед ему Рац. – Свет. Смотри. Вон там, в той стороне…
Кейс снова остановился, зашатался и рухнул на колени у самой кромки ледяной воды:
– Рац? Свет? Рац…
Абсолютная, без малейшего проблеска тьма и шум волн. С большим трудом Кейс поднялся на ноги и попробовал вернуться по собственным следам.
Тянулись минуты, часы, века. А он все шел.
А затем оно появилось, тусклое пятнышко, с каждым шагом принимавшее все более определенные очертания. Прямоугольник. Дверь.
– Там огонь. – Ветер вырвал его слова и бросил их в ночь.
Бункер, то ли каменный, то ли бетонный, – бункер, погребенный под заносами темного песка. В толстой, не меньше метра, стене – узкий и низкий лаз.
– Эй, – негромко позвал Кейс, – эй…
Пальцы коснулись холодной стены. На камнях плясали тени от горящего в бункере огня.
Кейс низко пригнулся и в три шага очутился внутри.
Костер из плавника, разложенный в ржавом стальном ящике, дым уходит в щербатый дымоход, рядом – сидящая на корточках девушка. В пляшущем свете огня он поймал взгляд широко раскрытых испуганных глаз и узнал головную повязку – шарф с узором вроде увеличенной микросхемы.
В ту ночь Кейс отказался от ее объятий, от предложенной ею пищи и от места рядом с нею в гнезде, сооруженном из старых шерстяных одеял и рваного поролона. В конце концов он примостился у входа и стал смотреть на спящую девушку и слушать шелест песка за стеной. Каждый час он подходил к импровизированному очагу и подбрасывал в огонь свежий плавник из сложенной рядом кучи. Все это иллюзия. Но иллюзорный холод ничем не лучше настоящего.
Вот и она – иллюзия, эта девушка, лежащая в отблесках пламени. Кейс глядел на приоткрывшиеся во сне губы. Такой он ее запомнил в ту поездку через Токийский залив – и это было жестоко.
– Аккуратно работаешь, говнюк, – шептал Кейс. – Не хочешь рисковать, да? Не стал подсовывать мне какое-нибудь фуфло. Но я же все равно знаю, что это такое. – Кейс пытался говорить спокойно. – Знаю, понимаешь? Я знаю, кто ты такой. Ты – тот, второй. Три-Джейн рассказала Молли. Ты – горящий куст. Это был не Уинтермьют, а ты. Он пытался предупредить меня с помощью «брауна». А ты вырубил меня, затащил сюда, в никуда. Вместе с призраком. С той, как я ее помню…
Девушка пошевелилась во сне, что-то пробормотала и натянула одеяло до самого уха.
– Тебя нет, – сказал он спящей девушке. – Ты – мертвая, и единственная цель твоего существования – загнать меня в задницу поглубже. Слышишь, приятель? Что я, не понимаю, что ли, что тут происходит? Вырубился я, вот что. И все это заняло секунд двадцать. И сижу я там же, где и был, в библиотеке этой, и мозг мой мертв. А очень скоро он будет по-настоящему, безвозвратно мертв – если у тебя есть хоть на грош здравого смысла. Ты хочешь помешать Уинтермьюту, а для этого всего-то и надо, что задержать меня здесь. Дикси и сам может вести «Куана», но он – жмурик, и ты всегда его вычислишь. И вся эта херня с Линдой – это же все ты, верно? Уинтермьют попытался с ней работать – еще тогда, в тот раз, когда засунул меня в конструкт Тибы, – но не смог. Слишком, говорит, спотыкательно. И это ты двигал звезды в небе Фрисайда, верно ведь? И мертвой «кукле» в комнате Эшпула лицо Линды сделал тоже ты. Молли его не видела. Ты просто изменил симстим-сигнал. Думал, что сделаешь мне больно. Думал, что это мне не все равно. Ну и давись ты конем, не знаю, как уж там тебя звать. Выиграл ты, выиграл. Только мне на это насрать. Думаешь, нет? Только на хрена ты все это так, на хрена?
Его снова трясло, голос сорвался на крик.
Укутанная драными одеялами девушка зашевелилась.
– Ты бы поспал, – пробормотала она. – Ложись сюда и спи. Если хочешь, я встану, посижу. Тебе нужно поспать. – Голос звучал сонно и неразборчиво. –
