безопасность не так-то просто. Как только мы доказали практическую ценность предложенных методов использования москитов и ночников – так сразу и вот.
Работать над проектом тяжеловоза нам пришлось в пожарном темпе. Поэтому я предпочёл подстраховаться и поставил не два двенадцатицилиндровых мотора, а четыре. Цугом – один за другим. Передний тянет – задний толкает. Мотогондолы очень прилично выставились в обе стороны – если хватит тяги и от пары, то, в крайнем случае, уменьшить будет проще, чем добавить. К этому моменту Бессонов поднял их мощность с пятисот до пятисот тридцати лошадок, что тоже пошло в актив. Ресурс у них был вполне приличный, единственный недостаток – бензин они кушали только авиационный. На обычном начинали сильно недодавать мощности.
Странное дело – наши войска продолжали отступать, неся тяжелые потери, но меня это совсем не огорчало – Минск сдали только в сентябре, оборона Таллина длилась больше двух недель и пока не завершилась. Обстановка в районе Киева была совершенно непонятной и характеризовалась как чрезвычайно напряжённая, но не катастрофическая. Немцы форсировали Прут без поддержки со стороны румынских частей, сломили сопротивление девятой армии и прорвались до укрепрайонов, расположенных по Днестру. В обход их не пустили, от чего севернее Одессы война перешла в позиционное состояние – ну, не идиоты они, чтобы с наскоку штурмовать капитальные сооружения. Теперь, если мои оценки верны, последует удар прямиком на Одессу на пересечение линий снабжения войск, продолжающих удерживать крошечную часть румынской территории. Как раз там сейчас и несёт тяжелые потери румынская армия.
Её непрерывно гвоздят с воздуха силы очень большой авиадивизии под руководством самого Чкалова. Своя авиация у этого союзника Гитлеровской Германии закончилась, а немцы просто не могут больше подтягивать свою, оголяя другие участки фронта. Не вышло у них завоевать господство в воздухе.
Но не всё идёт хорошо – начались бои за Кривой Рог, а это – непосредственная угроза всему Южному фронту. Не знаю, нарочно их так глубоко запустили, или «зевнули», но на душе тревожно.
Вопреки пожеланию вождя и я, и Мусенька в действующей армии бываем. Она «провожает» свежесформированные авиаполки ночников, а я испытываю в боевых условиях новую технику. В частности, лёгкий штурмовик товарища Москалёва. Тот самый, с одним длинным двенадцатицилиндровым однорядным двигателем.
Сохранить этой машине пулемёты не удалось – размещённые в трубах, на которых вывешен хвост, не только пушки, но и, казалось бы, лёгкие ШКАСы, сильно ухудшили динамику – маленькому самолёту не так-то много нужно. Наличие даже такого груза на заметном расстоянии от центра тяжести превратило его в неповоротливый пепелац. Летать же с одними только бомбами, не имея никакой возможности отстреливаться… я очень сильно засомневался.
Последовала попытка закрепить под брюхом две автоматические пушки, но и она не вдохновила – пушечные истребители есть и без этого, причем с лучшей динамикой. Нам нынче не до конкуренции. В отчаянии Александр Сергеевич укрепил перед стойкой шасси пистолет-пулемёт Шпагина, без приклада, естественно, за что я на него ужасно обиделся. Тогда он напрягся и попытался вставить на то же место ШКАС – на динамику это практически не влияло. И ничего, что ствол его сильно торчал вперёд – винта-то там теперь не было, а для боезапаса нашлось немного места под пилотским креслом. Вот эту многострадальную машину с шестью двадцатикилограммовыми бомбами я и погнал на фронт. Вернее, её закрепили на крыше «Сарая» и повезли прямиком в хозяйство Чкалова. А я всю дорогу спал в гамаке, подвешенном в салоне.
Странное дело – самолётов для помощи румынам у Гитлера нет, а танки нашлись. Такие, знаете, с дверками по сторонам башни. Но отыскать их оказалось непростой задачей – немцы настоящие мастера маскировки. Днём они прячут свои боевые машины от нашей авиации, и только по ночам в условиях полной светомаскировки перегоняют к фронту. Некоторые попадают под удары ночников, которые старательно прочёсывают прифронтовую зону, но эти события носят случайный характер.
Атаковать тоже стараются по ночам, хотя ходили слухи, что они любят всё делать по расписанию. В общем, достойной цели мне пришлось ждать в Браилове в течение нескольких дней, а потом началось наше массированное авианаступление. То есть войска на земле оставались на старых местах, а вот небо над маленькой Румынией запестрело от самолётов.
Я делал по три-четыре вылета в сутки, сбрасывая бомбы на все, что движется, а в прикрытие мне назначили мою бывшую ведомую. Мы с ней потом проходили из ШКАСов по тем местам, где подозревали наличие хоть чего-то военного. Два маленьких речных кораблика с пушками и с десяток автомобилей стали жертвами наших наскоков.
Большинство истребителей тоже взлетали с бомбами, подвешенными под крыльями, и настойчиво искали цели на земле. Штурмовики обрабатывали передний край, «Сушки» залетали в ближние тылы, а Ар-2 беспрепятственно бомбили нефтепромыслы – противовоздушная оборона была задавлена полностью.
Потом меня всё-таки навели на танки, которые ехали колонной с юга на север – то есть не к фронту, а обратно. Над ними кружили несколько истребителей с подвешенными под крыльями бомбами, но не нападали.
– Шурик! Ну, наконец-то! У нас уже горючее на исходе, а тебя всё нет, – услышал я по радио голос Конарева. – Работай скорее, нам ведь тоже нужно отбомбиться.
– Слушаюсь, Егор Кузьмич. – Я из горизонтали сделал над танками «свечку», перевернулся в верхней точке, как всегда, за счёт обдува хвоста, завис,
