– Алло? Кто-нибудь? Это я…
– Профессор Ли Шевиц, – хрипло откликается Чарли.
– Еще нет. Просто Саймон!
– Простой-простой, как ананас весной. Ну, ладно, Саймон так Саймон. Как твоя книга, продвигается?
– Да. Я посмотрел почти все фильмы с Табби. Сейчас я в Манчестере, тоже по делам.
– Какое совпадение. Настоящее рождественское чудо.
– Я просто вспомнил, что ты хотел показать мне что-то еще… важное.
– Сделай мне одолжение, и я покажу тебе небо в алмазах, идет?
– Что за одолжение?
– Поговоришь с кой-какими людьми о Табби Теккерее?
– Ты еще спрашиваешь. Серьезно?
– Серьезнее некуда.
Разговор начинает походить на шутку – не в последнюю очередь потому, что зеркало отражает мою беззаботную улыбку.
– И что это за люди?
– Просто кучка фанатов. Они ждут, что я пообщаюсь с ними, но мне кажется, лучше уж им послушать настоящего писателя, мастера рассказа, так сказать. Я бы точно предпочел тебя.
– Когда я буду нужен?
– В самом скором времени. Где ты в Манчестере конкретно?
– В отеле «Гламур».
– «Глумур»? Это что, от слова «глумиться»?
– «Гламур» через «а», – поправляю я, подозревая, что все он расслышал верно.
– О, такие места – в твоем вкусе.
– Ты знаешь, где это? – спрашиваю я, пропуская шпильку мимо ушей.
– Рядом с ярмаркой. Увидимся на улице, – коротко говорит он и оставляет меня наедине с моим печально скалящимся отражением.
38: Я выступаю
Судя по всему, по крайней мере одна офисная вечеринка плавно перетекла на ярмарочные просторы. Колесо обозрения буквально ломится от ребят в деловых костюмах. Всякий раз, когда кабинки появляются над стоярдовым участком дороги, прилегающим к отелю, их пассажиры будто бы обращают свои серые от хмари лица ко мне. Видят ли они нечто позади меня, за крышей, о чем нужно срочно доложить своим мобильным телефонам? Вокруг меня, похоже, все уткнулись в экранчики – и водители автомобилей, и пассажиры длинных трамваев, огибающих площадь, и пешеходы на дорогах, и праздношатающиеся на тротуаре вокруг меня, так что не составляет труда представить, что кругом кипит безмолвное общение. Многие молча глядят на дисплеи своих телефонов, и по крайней мере один человек ухмыляется своему. От всех от них я отвлекся, когда на тротуар резво взъехала какая-то машина.
Передо мной – потрепанный «форд» цвета ржавчины, с внушительной вмятиной в передней пассажирской двери, дымящий так, что пары от дыхания снующих туда-сюда пешеходов с телефонами смотрятся жалко. Бледное лицо водителя приближается ко мне по мере торможения машины – он наклоняется поперек пассажирского сиденья, чтобы опустить окно. Им оказывается Чарли Трейси.
– Что стоишь? Чего ждешь? – кричит он.
Его черты не столь крупные, сколь кажется из-за салонного полумрака. Только его голова – точно такая здоровенная, как мне показалось. На нем вечерний костюм, накрахмаленная рубашка и бабочка, но в таком прикиде он скорее, в силу комплекции, напоминает вышибалу, чем лектора. Я сажусь к нему и тянусь к ремню безопасности, но он, не утруждая себя ожиданием, бросает машину через две полосы и несколько светофоров, успевших сменить свет с зеленого на красный.
– Давно у тебя эта машина? – интересуюсь я вслух.
– Да уж поболе того, сколько я тебя знаю.
Он что, решил, что я критикую его методы вождения? Я ведь всего-то намекал на то, что явился он не на своем монументальном фургоне. Поездка мигом ожила в памяти – не полностью, впрочем, многие подробности уже успели подернуться туманом. Я молчу, пока мы не съезжаем с широкой дороги,
