– Я чувствую себя скорее как жертва.
Надеюсь, этих моих слов никто не услышал – звучат они довольно абсурдно. Меня, похоже, завлекли на очередное бессмысленное действо – а бессмыслицы за время работы над Табби я наелся по горло. И все же я выхожу вперед. Чарли садится на мое место. Редкие аплодисменты уже стихли, и многие зрители выглядят скорее смущенными, чем доброжелательными.
– Не ожидал увидеть вас всех снова так скоро, – сообщаю я тем, кого узнаю. – Полагаю, и вы не ожидали увидеть меня.
Единственный ответ – это слабое эхо от моего последнего слова. Я отчаянно пытаюсь привнести оживление в ряды лиц:
– В любом случае, я здесь для того, чтобы поведать вам о том, что видел!
– Расскажи нам, где ты их видел! – взывает Чарли.
– В Штатах. У родственницы режиссера Харта. У нее есть почти все фильмы с Табби.
Взгляд Трейси явно указывает на то, что такой ответ слишком уклончив, и он говорит:
– И как они тебе?
– Я бы назвал их довольно революционными. По-своему они опередили время.
– Может, они до него не дотянули.
– В каком смысле – не дотянули?
– Во многих. Возможно, они были таким старьем, что тебе показались чем-то новым, – усмехается он и прежде, чем я возмущенно разеваю рот, закидывает ногу на ногу, упирая черный лаковый башмак в бывший уступ для стихаря, и объявляет: – Расскажи нам про то, что ты видел, но только не корчи из себя профессора! Выступай. Дай нам славно посмеяться перед самым Рождеством.
И я делаю все возможное. Описываю, как Табби пытается объясниться с дантистом через выпирающие зубы. Рассказываю о том, какой хаос он устроил в библиотеке, о его злоключениях с елкой и шалостях с мышами в магазине одежды. Мой голос – неужто он становится еще громче, когда я подытоживаю каждый фильм? Возможно, виной всему эхо, а может – ощущение того, что никто из присутствующих не слышит меня. Их лица столь же неподвижны, как фигуры ангелов в окнах, застывшие, подобно жукам в янтаре. Мне удается возродить в уме образ Табби – столь ярко, что его озорное лучащееся лицо затмевает безмолвную аудиторию. О скольких фильмах я им рассказал? Больше десяти – точно. Когда я перевожу дыхание и оттираю пот со лба, опасаясь, что жест примут за чересчур театральный, я замечаю, что «гадалка» и билетер, человек со множеством подбородков, смеются – вернее, скалятся друг на друга, не производя при этом ни звука. Я уже представляю, как они общаются с помощью беззвучного смеха, билетер поднимает голову, отчего часть его подбородков расправляется:
– Да хватит уже рассказывать! – кричит он. – Показывай давай!
– Извините, но я не знал, что мне придется выступать…
– А ты выступи! Покажи нам пару его трюков!
– Но как я могу что-то показать? – Я киваю на Трейси: – Вот парень, который тут фильмы показывает.
– Покажи нам себя! – настаивает билетер.
– Ну, это я и делаю, – пытаюсь отшутиться я.
По рядам начинает гулять недовольное бормотание.
– Покажи нам то, что делал Табби в кадре!
– Ты – единственный, кто видел эти фильмы, – поддерживает требование Чарли.
– Но я же не актер. Я не смогу повторить за ним.
– Любой хороший лектор – в чем-то актер.
Я собираюсь сказать, что из меня и лектор, и актер – никакие, но тут кто-то, чье местоположение в зале я не определил, жалуется:
– Мы еще не смеялись. Нам сказали, что мы посмеемся.
Чувствуя, что всем им наплевать на мои попытки быть серьезным, я готов вскипеть. Ну и ладно. Не получилось развлечь их россказнями – пусть. Пусть они получат то, что хотят. С меня слетает всякая спесь – очень маловероятно, что я встречусь с кем-то из них снова, да и потом, в чем они смогут меня обвинить? В том, что стендапер из меня плохой? Моей карьере кинокритика это ну никак не навредит.
– Что ж, смотрите! – объявляю я, и эхо, подбадривая, вторит мне. Итак, что же выбрать? Что-нибудь попроще. – «Табби против телефонисток»! Табби просит связать его с каким-то конкретным человеком, и когда тот отвечает – он только смеется! Мы, конечно, ничего не слышим, фильм-то немой, но когда герои слышат его, тоже начинают хохотать и не могут остановиться.
– Все еще болтаешь? Показывай!
Меня смущает не столько неспособность вычислить говорящего – слова будто сказаны дублером, сокрытым где-то за рядом неподвижных лиц, – сколько отсутствие эха. Возможно, я стою на таком месте, откуда только мой голос резонирует – не могу припомнить, было ли эхо, когда говорил Чарли. Что ж, если все они хотят тишины – проще простого. Я достаю мобильник, прикладываю к уху и начинаю беззвучно смеяться.
