мысль о том, что я действительно могла потерять невинность с этим человеком сегодня вечером, пугала во много раз больше, чем любое наказание от Дамиана. – Я к ней не прикасался. Как можно? Я же просто… Я на розыгрыш согласился. Лег в кровать, и все, даже на расстоянии.
Короткое молчание. Кажется, сам воздух между этими двумя звенит от напряжения.
– Твое счастье. – Дамиан слегка откинул голову назад, прислонив ее к высокой спинке стула. – Последний вопрос. Кто?
Гонец в очередной раз оглянулся. Прикусив губу, снова посмотрел на Дамиана и, видимо, увидел в глазах последнего нечто, заставившее его решиться. Опустив взгляд, негромко произнес:
– Ваша экономка.
Я с шумом втянула носом воздух. И почему этот ответ меня не удивил? Впрочем, для Дамиана он, кажется, тоже оказался предсказуемым. В комнате снова загудели голоса. Видимо, кто-то взялся за ручку двери, а может быть, Дамиан просто решил предвосхитить этот момент. Во всяком случае, он тоном, не терпящим возражений, произнес:
– Никто никуда не выходит. Артур! – Эддингтон с готовностью подошел поближе. – Бери этого красавца во двор. Пусть ему всыплют тридцать плетей. Потом пускай идет своей дорогой… если сможет.
– Тридцать?! За что?! – В голосе гонца звучала вполне искренняя обида.
– За что? – изогнул брови виконт. – Дай-ка сообразить. За то, что ты до полусмерти напугал мою жену? За то, что пытался выставить меня рогоносцем? За продажность? За обманутое доверие? А знаешь, пожалуй, ты прав. Тридцать плетей – это несправедливое наказание. Сорок.
Последние слова были обращены к Эддингтону. Тот молча кивнул.
– Сорок? – выдохнул гонец.
– Хочешь еще со мной поспорить? – предупреждающе спросил Дамиан.
Гонец ничего не сказал. Видимо, если спорить и хотел, то не решился.
Скрипнула, открываясь, дверь. Эддингтон вывел гонца из комнаты.
Дамиан развернул стул, снова сел и обвел всех взглядом.
– Если слухи о мнимой супружеской измене поползут по городу, я не стану разбираться, у кого именно слишком длинный язык, – заявил он. – В этом случае по тридцать плетей получит каждый из присутствующих. Это понятно?
Видимо, все было понятно; во всяком случае, никто ничего не сказал.
– Все могут идти. Кроме Амандины.
Шум шагов, шорох одежды, поскрипывание двери. Никаких других звуков. Все молчат. Конечно, обсуждения не избежать, если не в городе, то хотя бы здесь, в стенах замка, шепотом и по углам. Но не сейчас и не так близко от виконта.
Я мучительно пыталась понять, отходить ли мне от окошка. Предстоявший разговор не предназначался для посторонних ушей. В отличие от допроса гонца это будет беседа один на один, и вряд ли Дамиан хотел бы, чтобы я при ней присутствовала. Подслушивать же грешно. Но… если очень хочется? И потом, ведь Дамиан знает, что я стою здесь, на наблюдательном пункте. Если бы он захотел, мог бы дать мне знак уйти, но он этого не сделал. Просто забыл? Или мое присутствие по-прежнему его устраивает? Я не знала ответа на этот вопрос. Не знала, как правильно поступить. И осталась.
Дамиан сидел на прежнем месте. Начинать разговор он не спешил. Сесть Амандину не приглашал. Я видела ее идеально ровную спину, лопатки, обтянутые ярко-синей тканью облегающего платья, плечи, полуобнаженные благодаря фасону все того же платья, идеально уложенную прическу. Крупную серебряную сережку в левом ухе. Щеку с пятном румянца, возможно, естественного, но скорее всего, аккуратно нанесенного перед зеркалом.
– Чем она тебе помешала? – спросил наконец Дамиан. – Разве она вторглась в твою жизнь? Притесняла тебя? Требовала каких-либо изменений? Разве я понизил твое жалованье? Ты стала получать меньше подарков? Я сам стал реже к тебе приходить? Так чем она тебе помешала?
– Она слишком много себе позволяла.
Голос Амандины прозвучал очень жестко. Ни раскаяния, ни сожаления, ни даже волнения в связи с разоблачением я не услышала. Слишком много себе позволяла? Похоже, у нас разные представления о том, к кому применима эта фраза. Впрочем, я догадывалась, о чем она говорит. О том случае, когда Дамиан лежал без сознания, раненый, а я напомнила ей, кто хозяйка в этом доме.
– Неужели? – изогнул брови Дамиан. – Я что-то не заметил. Но даже если и так. Она теперь – виконтесса Телбридж. Имеет право.
– Я в первую очередь заботилась о ваших интересах.
– О моих? Нет. Ты заботилась о своих интересах, вернее, тебе так казалось. Но ты ошиблась. Ты хоть сама понимаешь, что могло бы произойти, поверь я в эту вашу мелодраму? Понимаешь, какая судьба ее ожидала? Впрочем, что я спрашиваю? По глазам вижу: отлично понимаешь. И что, тебе ее было ни капли не жаль?
Амандина молчала, плотно сжав губы. Виконт кивнул.
– Понятно. Скажи, – спросил он, прищурившись, – ты всерьез полагала, что в моем доме человек может быть невинно осужден по наговору? – Сейчас в глазах Дамиана искрился гнев, как будто именно этот, последний упомянутый им нюанс и разозлил его сильнее всего во всей истории. Я не слишком понимала, почему и о чем именно идет речь. Но Амандина, кажется, понимала. – В таком случае ты очень глубоко заблуждалась. – Он откинул голову назад
