Пальцы-пальчики.
Ногти-лепесточки.
Она будет умолять о пощаде. А Ричард позволит ей думать, что у нее есть шанс спастись. Крохотный такой шанс, но есть. Она будет стараться…
…гуль не спускает с Ричарда желтых глаз. Интересная тварь. Разумна? Или почти разумна? Ее бы в Академию… нет. Там сволочи. И мздоимцы… место Ричарда отдали… да… у него ведь нет за плечами родовитых предков, готовых на все, лишь бы деточка задницу в столице грела. Зато Император жалует таких… за заслуги… жвиркля Ричард добыл. А пожаловали других…
Смешно?
И горько.
И еще злость такая разбирает, не усидеть. И Ричард ерзает, елозит ремнями по мрамору. Бессмысленное занятие, но все лучше, чем просто сидеть. А нож из сапога он зря вытащил. И что за дурость была — дать себя связать? Идиот несчастный.
Идеалист.
Хоть раз бы в жизни сделал то, чего действительно хочется. Кошек мучил. А сколько раз представлял на месте кошки прекрасную Орисс? Хоть бы себе в том признался… что уж теперь?
Ничего.
Оливия все же поплоше будет. Нет в ней нужной стервозности… и этого выражения лица, когда с первого взгляда понимаешь, что не достоин и ноги целовать. Он бы сейчас и не стал целовать… шкуру бы содрал… по лоскуточку… начал с тонкой кожи на щиколотке… вырезал бы узором брачный браслет.
Небось тогда бы раскаялась.
И прощения просила бы…
И быть может, он простил бы… потом… после всего…
Но разные, да… Орисс не выносила тишины, а эта сидит, прислушивается к чему-то… гуля поглаживает… сожрет ее… странно, что до сих пор не сожрал. Но все еще впереди.
Обидно.
Гуль что? Тварь, и только. В нем нет понимания прекрасного. А смерть может быть прекрасна…
— Расскажи мне о той войне, — попросила Оливия. — Или о храме… или о том, что это за вещь…
На ее ладони появилась золотая монетка.
Артефакт!
Его, Ричарда, артефакт. Кровью оплаченный. Шкурой! Да как эта тварь посмела его забрать… ах да, он же сам ей дал… как дал, так и заберет.
— Тебе интересно?
— Да.
Она разглядывала монету. А ведь и вправду интересно. Что ж, почему бы и не рассказать? Времени у них много. И ремни трутся о мрамор… а веревки с ног стянуть вовсе секундное дело… главное, от ремней избавиться… если не сам, то она… надо лишь убедить, что Ричард не опасен.
Надо притвориться.
А Ричард притворяться умеет.
— Что ж, слушай. — Он поерзал, садясь поудобней. Плечи ныли. Да и руки занемели. Все же ремни она затянула на совесть. Этак к утру он вовсе без рук останется. — Нынешняя Империя возникла на осколках Старой. О ней говорить не любят…
…настолько не любят, что странно даже, что хоть какие-то книги уцелели. А ведь было больше, много больше. Хроники, на которые ссылались многие… от них остались три тома из девятнадцати, да и те посвященные периоду Становления. А прочие куда подевались? Пара свитков с генеалогическими списками. Кое-что из воспоминаний шиарцев. Труды философов… в трудах философов лишь воплощенная мудрость, сокрытая за затейливою вязью слов, и никаких схем, никаких намеков на то, что было…
Нет. Старую Империю уничтожили не только на картах.
И недаром воспоминания Диего Альдовара, верного спутника и лучшего друга Бастарда, находятся в закрытой секции.
Костры из книг.
На площадях.
И пляски освобожденных, которые выплескивали гнев свой в это пламя… горели библиотеки. Сгорали библиотекари. И хранители мудрости побивались камнями на площадях. Вновь и вновь поднималось лезвие-полумесяц, чтобы оборвать очередную жизнь, будь то благородного ауренни или же скромного раба, чья вина была лишь в том, что служил он при лаборатории…
…или храме.
— Те Боги…
