Вырождение.
— Император брал в жены когда сестру, желательно единокровную, но годились и рожденные от наложниц… наложницы, к слову, тоже, как правило, были его родственницами… однако и этого оказывалось мало… да.
Ричард заставил себя выпустить волосы.
Улыбнуться.
Женщины любят, когда им улыбаются. Особенно вот так, печально. Жаль, внешность у Ричарда не та, чтобы сыграть. Перебитый нос. Шрамы. А был бы он, как Ульрих, платиновым блондином с печалью в очах. Печаль в очах — сильный аргумент.
Ни одна не устояла.
И эта не стала бы.
— Они становились все более жестоки. И одно дело жестокость рациональная… к примеру, взять ту же гниль. Жертвы были бы в любом случае, или от болезни, или от того, что кто-то решился эту болезнь остановить. И смерть тех, кто погиб во имя знаний, позволила спасти многих других. Понимаешь?
Робкий кивок.
Ничего она не понимает. Ей-то лично жертвовать не приходилось. Да и не сталкивалась она с теми, кто потерял близких. Не видела разоренных деревень. Не отворачивалась от матерей, которые совали в руки остывшее детское тело, умоляя вернуть.
Пусть нежитью.
Немочью белой. Проклятою тварью… но это с другими прокляты, а именно ее ребенок вернется таким, как прежде… материнская любовь излечит.
Нет. Она не понимает. И не поймет. Но Ричард наклонился и коснулся губами ароматных волос. И ветивера ноты… ветивер цветет на старых холмах. Тоже хорошие места. Он всерьез даже подумывал остановиться там. А что, маленькие городки, узкие проселочные дороги… деревни и люди, умеющие быть благодарными. Ему ведь предлагали, тот градоправитель, в котором, как и в Тарисе, не было и толики благородной крови. Но он умел считать выгоду. И быть благодарным.
…пожалуй, туда стоит вернуться.
…поставить себе дом… два этажа. Первый каменный по старой традиции. Второй — из дерева. Не из мягкой осины, но из красного дуба, который там растет во множестве. Не дом будет, но маленькая крепость… а главное — глубокий подвал…
— Их жестокость, — мечты нисколько не мешали рассказу, — была иного свойства. Они развлекались, убивая. И прочие следовали примеру. А может, сами стали бы такими. Время Заката. В учебниках его так именуют… кровавые игры, когда в Императорском цирке стравливали людей, зверей и нечисть. Когда тысяча золотых танцовщиц вышла плясать над острыми кинжалами, а Император и приближенные делали ставки… трое суток они танцевали… это не предел человеческих возможностей. Это далеко за пределом. Та, которая выжила… с нее Эррайм Темный создал свою Плясунью… ты видела эту статую?
— Нет.
И это тоже удивительно. Вряд ли бы во всей Империи отыскался человек, который не слышал бы этой истории. Ее ведь не скрывали, как иные, о домах каменных, способных противостоять и огню, и воде, и ветру… помнится, лет пять тому ветер почти стер с лица небольшой городок Винтеро. Уцелела лишь пара зданий, древних, сохранившихся еще с тех времен.
…о людях, исцеленных словом или взглядам… о страждущих, готовых на многое, лишь бы коснуться Большого Императорского камня… сила, в нем накопленная, на многое была способна.
…о мертвецах, возвращенных волей Его. И о том, что не становились они нелюдью, но сохраняли разум…
…о полях, которые давали по два урожая. Старая Империя не знала голода. Стада ее плодились. Ни коровьей чумы, ни трезурского сапа, который год тому выкосил лошадей на побережье…
Он рассказывал об этом и о многом другом, сам почти верил в сказку о государстве, которое не знало ни войн, ни болезней, ни голода…
…ни мира, ни благоденствия.
— И не было никого, кто ощущал бы себя в безопасности…
Он все еще тер ремни о мраморный выступ, слишком тупой, чтобы можно было надеяться и вправду перепилить толстую кожу. Нет. Так он ничего не добьется. И Ричард усилием воли заставил себя прекратить.
Она сама его выпустит.
На рассвете.
Она ведь так ждет этого рассвета… и чуда…
— …и часто жизнь Благословенного стоила не больше жизни последнего раба, а рабов в Империи было много.
— Они ее уничтожили?
