— Так заметно?
Грен усмехнулся.
— Нет ли вошки, нет ли блошки — один червячок, да и тот золотой…
Значит, заметно.
И что с того? Ричард имел полное право злиться. Эта девица… откуда она вообще взялась? Домоправительница. Знал он таких, прости Фрада, домоправительниц. Сначала они домом правят, потом и хозяевам на шею садятся. Пары дней не пройдет, как перед этой будут они ходить строем и руки перед едой не то что мыть — вылизывать.
А Ричарду с грязными, может, вкуснее.
Нет, он отдавал себе отчет, что злость его иррациональна, что ничего-то плохого пока не произошло и, возможно, не произойдет, но вот… вызывала она раздражение.
Глухое.
И гнев праведный.
Чем? Ричард призадумался. Горячая еда — это благо, которого они ввиду собственной косорукости были лишены, как лишены порядка и чистой, не говоря уже о целостности, одежды… и действительно стоило бы нанять кого-то…
…кого-то попроще.
В деревне там. Или в трактире. Девку покрепче и, главное, без иллюзий относительно своей роли здесь. А эта… благородные лайры — а у нее на лбу большими буквами написано, что особа оная благородней некуда — не чинят рубашки простым горожанам.
Или не простым.
Ладно, с Тихоном она, допустим, уживется. Он — существо беззлобное, ко всему альвин, а альвинов лайры любят трепетной платонической любовью, ибо модно. Грен… подгорцев любить сложнее, но он способен поддержать беседу и прическу сделать. А значит, будет сочтен полезным.
Ричард же…
Он вцепился зубами в бутерброд.
Да он скорей сдохнет, чем позволит себя выдрессировать. Хватит. Уже один раз поддался, и второму — не быть!
— Значит, — ветчина комом ухнула в желудок, — пара часов до Ормса?
— Чудак покойник: умер во вторник, в среду хоронить, а он поехал боронить. — Грен лишь тяжко вздохнул. — Ричард, не дури, а? Сам не хочешь, дай другим жизни порадоваться.
— Да радуйтесь, всех Богов ради… мне кое-что выяснить надо… ты вообще не забыл, куда и зачем мы едем?
И последовавший вздох стал лучшим подтверждением того, что Грен не забыл. Да и как подобное забудешь?
…сейчас Ричард не мог бы сказать точно, когда именно появилась эта идея. Сначала она ему самому показалась в достаточной степени безумной, чтобы раз и навсегда выкинуть ее из головы. Вот только выкидываться идея не пожелала. Она возвращалась, сначала во снах, потом и наяву, заполоняя паузы дневных переходов, заставляя думать и передумывать.
Раз за разом.
И в конце концов Ричард сдался.
Что он терял?
Год работы в императорской библиотеке? Благо за прошедшие после выпуска семь лет он сумел скопить неплохой капитал и мог позволить себе отпуск.
Квартирку в Белом городе.
За чертой обошлось бы дешевле втрое, но ему хотелось исполнить студенческую мечту.
Полный пансион.
Благообразная вдова-хозяйка. Мансарда. Кресло-качалка. Сад с белыми розами и хризантемами. Тихие улочки, махонькие ресторанчики. Неторопливое течение жизни в сени императорского дворца. И главным развлечением — сплетни.
…слышал ли Ричард о бароне Лемштейн, который, поговаривают, женился, но исключительно, чтобы этой женитьбой перекрыть иные слухи, о своей любви вовсе не к женскому полу Какой кошмар, верно? И если так, то жену, бедняжку, жаль… или не жаль? Она из обедневшего рода, а Лемштейны богаты. Только и говорят ныне, что он ей на свадьбу ожерелье преподнес сапфировое с камнями, каждый с яйцо размером. Гусиное.
Нет, сама хозяйка не видела, но люди врать не станут…
…или вот маркиза Гольденберг в срочном порядке отбыла. Дом ее выше по улице, такое белое здание с колоннами. И шесть розовых кустов, все разного цвета — сущая безвкусица. Сразу понятно, что происхождения маркиза простого. Ни одна урожденная лайра не будет высаживать розовые кусты разного цвета. А она, сказывали, в молодости была диво до чего хороша, вот и умудрилась увлечь беспечного маркиза. Тот даже помолвку разорвал с достойнейшей особой, родителей ослушался и вот теперь пожинает плоды собственной беспечности. Маркиза-то не просто отбыла, а говорят, в тягости она,
