Хомейни ведь не скрывал резко враждебного отношения к коммунизму, и не только в Иране. Советский Союз он называл «малым сатаной». Напомню, джентльмены, что «большим сатаной» были мы. Так что я совсем не уверен, что, приди сей почтенный старец к власти, нам удалось бы наладить отношения. – Директор ЦРУ выразительно посмотрел на Бжезинского. – Хотя так жестко русские давно не играли. Возможно, это Израиль. Враждебное отношение Хомейни к «незаконному сионистскому образованию», как он выражался, было секретом Полишинеля. Как и его призывы к правоверным отвоевать Иерусалим и Святую землю. Наши еврейские друзья могли решить, что такой человек во главе Ирана им не нужен. А их спецслужбы в таких делах как бы не профессиональнее русских, да и нас, и обожают игры со всякими взрывчатыми штуками. К сожалению, перед нами они не отчитываются. – Тернер вздохнул. – Возможно, это соперники Хомейни по антишахскому движению в Иране, тот же Раджави с компанией. Такие вещи вполне в их духе. Хотя для них это уж слишком профессионально.
– А иракские власти вы исключаете? – спросил Уэбстер.
– Им это незачем, – ответил Тернер, – в Ираке шестьдесят процентов населения шииты. Даже высылка Хомейни вызвала волнения в Наджафе, а уж если бы иракские власти пошли на его убийство, это вызывало бы грандиозный мятеж. Зачем это Багдаду? У них пример Ирака перед глазами.
– Ну а как с убийствами других исламистов? – спросил Бжезинский.
– Шах и его люди клянутся, что они тут ни при чём, – ответил Тернер, – и хотя сыны Востока соврут и недорого возьмут, но тут я им верю. Эти убийства им ничем не помогли, наоборот, ещё сильнее разожгли огонь революции, да ещё и расчистили дорогу Раджави и его «исламским социалистам», позволив им выйти на первый план. Однако, как и в случае с Хомейни, никаких доказательств нет.
– Как говорил старина Цицерон: «Cui prodest? Cui bono?», – блеснул звучной латинской фразой считавший себя интеллектуалом Вэнс.
– К сожалению, мотив ещё не доказательство, – ответил Тернер.
– Ну а убийства видных шахских военных и чиновников? – спросил Бжезинский.
– Это могли сделать и исламисты, – сказал Тернер. – В порядке мести. Эти фанатики на всё способны. Впрочем, почти все их главари мертвы, и правду мы вряд ли узнаем.
– Да это уже и не важно! – откликнулся Мондейл. – Важно, что теперь в Иране прокоммунистическое правительство!
– Ну, строго говоря, Раджави и его сторонников нельзя назвать коммунистами, – вмешался Вэнс. – Их идеология – это микст из социализма, ислама и национализма. Есть там и коммунисты, например партия Туде, но они на вторых ролях.
– Нам от этого не легче! – отрезал Мондейл. – Мы потеряли наши позиции в Иране, а русские заполучили базы в Персидском заливе и выход к Индийскому океану! Вся стратегия окружения России за последние три с лишним десятилетия летит к чёрту! Может, стоило высадить в Иране наши войска и помочь шаху подавить революцию?
– Мы обсуждали этот вопрос ещё в феврале, – сказал Вэнс, – это неизбежно привело бы к столкновению с русскими. Не забывайте, у Советов и Ирана есть договор ещё 1921 года, позволяющий русским ввести войска в Иран в случае угрозы их южным границам. Так что они были бы в своём праве, а мы выглядели бы агрессорами, воюющими за коррумпированную, непопулярную тиранию. Вам мало Вьетнама? Особенно учитывая, что выборы не за горами.
– Провести высадку в Иране мы смогли бы, – вмешался Уоткинс. – Даже несмотря на противодействие русских кораблей с Комор и из Йемена. Хотя потери были бы серьёзными. Но дальше шансы на успех были бы весьма малы. Нам пришлось бы действовать на достаточно удалённом ТВД, с крайне растянутыми коммуникациями, а у русских всё было бы под боком. К тому же Иран – очень нелёгкая страна для сухопутной войны.
– Наши аналитики провели подсчёты, – поддержал адмирала Мейер, – и пришли к выводу, что первые полгода войны в горной стране с многочисленным, фанатичным и враждебным населением, имеющим поддержку Советов, стоили бы нам пять тысяч убитых. Это если бы русские напрямую не послали в Иран войска. И если не учитывать риск перерастания конфликта в большую войну с Советами. Армия, конечно, выполнит любой приказ. Но, как военный, я хочу сказать, что шансов на победу не было совсем. Да и нация вряд ли приняла бы новую войну за два океана от Америки.
– Однако в 1941-м британцы и русские заняли Иран быстро и без проблем! – вмешался Бжезинский.
– Тогда была иная ситуация, – ответил Вэнс, с неприязнью посмотрев на того и вспомнив строки из «Вашингтон пост»: «Кому-то может показаться, что Бжезинский стоит на полезных позициях „ястреба”. На самом деле он не „ястреб” и не „голубь”, а сойка – тщеславная, болтливая и назойливая».
– Мало кто в Иране хотел драться за непопулярного старого шаха, а желающих драться за революционную идею нашлось бы много, – сказал Сайрус. – Да и русские тогда были вместе с британцами, а не против.
– Так что же мы можем сделать для исправления иранской ситуации? – спросил президент.
– Пока что немногое, – ответил Вэнс. – Этот Раджави то ли сам такой умный, то ли слушает хорошие советы, но он очень ловко ведёт свои дела, избегая ненужного радикализма и глупостей, свойственных революционерам. Он сумел привлечь на свою сторону и крестьян, наделив землёй в соответствии с законами ислама, и рабочих новыми социальными гарантиями, бизнесменов – снижением налогов и льготными кредитами, военных – планами создания современной профессиональной армии, национальные меньшинства – предоставлением автономии, средние слои – программой модернизации и демократизации. Он привлёк даже часть духовенства, среди которого произошёл раскол, и теперь они выясняют отношения друг с другом. Он свёл на нет безработицу, организовав для городской бедноты общественные работы, примерно как у нас при Рузвельте. Пострадали от него в основном
