Когда-то давно, еще в те времена, когда великим князем был сам Святослав, холоп его отца, мудрый парс Артак, сказал Артёму: «Любая вещь по- настоящему принадлежит не тому, что считает себя ее хозяином. Настоящая власть только у того, кто в состоянии ее уничтожить».
И только сейчас, спустя десять лет, князь Уличский до конца понял смысл сказанного. Он понял, почему храбрые ханы и подханки великой орды смущались и опускали глаза… И вопреки очевидному многократному превосходству в силе… побаивались.
Он мог убить любого из них. Они это чувствовали. И признавали его власть, доказательством которой была туша Питика, оплывавшая кровью у ног Уличского князя.
Конечно, они понимали, что все вместе сильнее русов.
Но это были – ханы. Они не были единством. Они были соперниками. Каждый – каждому. И никто не хотел первым поднять оружие на хана русов. Потому что этот первый, он умрет наверняка. Так же, как Питик.
Ханская кошма Хоревой сейчас принадлежала Артёму.
– Ты! – сделал за них выбор Уличский князь, указав на одного из младших ханов орды Хоревой, совсем молодого, дерзкого, так и не опустившего глаз. – Как звали твоего отца?
– Кайдумат! Большой хан Кайдумат.
– Хорошо, – одобрительно кивнул Артём, опускаясь на корточки. – Я буду говорить с тобой, сядь, – он указал на ханский войлок. – Как твое имя, сын Кайдумата?
– Чэлгу, – назвавшийся раздвинул остальных и перебрался на почетное место. – Таково мое имя для друзей. А мои враги могут его увидеть, если я пожелаю[7].
– Уберите это, – Артём ткнул пальцем в труп Питика. – Негоже всякой падали разделять нас, большой хан Чэлгу. – Ведь я пришёл говорить о мире.
– А если я захочу говорить о войне? – с ожидаемой дерзостью спросил печенег.
– Не сомневайся, Чэлгу, сын Кайдумата,
Юный хан покосился на предшественника, которого два воина уже ухватили за ноги и отволакивали в сторону, посмотрел на широкую кровавую полосу…
И всё понял правильно.
Глава 17
Зарица. Это было первое, о чем сообщили Илье, когда они вернулись с княжьей охоты.
– Зарица… – пробормотал княжич. – Что-то знакомое…
Но сразу не вспомнил. Вспомнил позже, когда они, после славной баньки, которая обязательно стояла на каждом подворье князь-воеводы, умиротворенные и расслабленные, сидели за бочонком пива, привезенного аж из Праги.
Вспомнил, и сразу, будто воочию, возник перед ним ночной радимичский лес, запах сырого осеннего оврага и свежей крови, упругое женское тело, стиснутое в богатырском хвате…
…сделал четыре недлинных шага, потом еще один, последний. Теперь Илья мог при желании похлопать разбойника по плечу…
Но не похлопал. Накрыл ладонью слюнявый рот и ударил ножом. Сильно и точно. Потом перехватил, придержал, чтобы тело опустилось наземь бесшумно. И снова замер, прислушиваясь.
– Слепень, эй, Слепень… – позвали негромко с той стороны оврага.
Голос женский, даже девичий…
– Тш-ш-ш… – прошипел Илья.
– Слепень… Мне по нужде надо, слышь… Я вниз спущусь, к ручью?
На склоне зашуршала трава. К журчанию ручья добавилось еще одно…
Самое время!
Не особо таясь, Илья спустился и ухватил девку, как раз когда та затягивала гашник штанов. Ухватил – рука сама накрыла грудь, вторая скользнула вниз по бедру. Гашник лопнул, девка вскрикнула:
– Слепень! Спятил, братец? Ой!
Сообразила, что не брат это, враг.
– Молчи.
– А то что? – в полный голос крикнула девка. – Зарежешь меня, рус?
– Вот еще, буду я сталь поганить, – проворчал Илья. – Шейку скручу, как куренку. – Его пальцы с девкиной груди перекочевали на горло.
– Ты не убьешь меня, рус. – На этот раз девка говорила почти шепотом. – Уже бы убил, если б захотел. А я знаю, чего ты хочешь. – Выгнув спину, она
