молотком по пальцу, то головная боль пройдет сама собой. И сейчас, несмотря на огромное количество старших по званию, прапорщик Зимогорский оказался ответственным за судьбы этих людей и вынужден был принимать решения самостоятельно.
Оставаться здесь было нельзя – бунт японцы не простят, никто бы не простил. Вначале Зимогорский хотел прорываться в порт, навстречу своим, потому что кто еще может учинить там столь громкий тарарам? Только русские. Однако, по совету поручика Малкина, голубоглазого здоровяка и балагура, прославленного ходока по прекрасному полу и, вместе с тем, грамотного офицера, он принял решение выслать разведку, а затем, подумав, плюнул на мучительно ноющую руку и возглавил ее лично. Как оказалось, это было верное решение. Пройдя с полверсты, они засели на вершине холма, и оттуда в реквизированный у японского офицера бинокль Зимогорский смог неплохо рассмотреть, что же происходит в порту.
Там было жутковато. Больше половины порта просто не было, одни руины, какие весело полыхающие, какие только-только разгорающиеся. Немногочисленные уцелевшие дома и сооружения сейчас разрушали какие-то люди, группами перебегавшие с места на место. Что-то они поджигали, что-то разрушали иным способом – на глазах прапорщика раздалось негромкое «бух», и каменный дом вдруг сложился внутрь. Похоже, кто-то заложил в него фугас.
Однако главное было не в этом. В порту, который заканчивали уничтожать неизвестные, практически не стреляли. Наверное, потому, что замерший у входа корабль, огромный, больше, чем базирующиеся в Порт-Артуре броненосцы, одним видом своих орудий давал понять, чем может закончиться сопротивление. Но прорваться к порту возможности не было. Дело даже не в отступающих от него в беспорядке японцах, а в том, что какая-то сохранившая управление воинская часть уже заняла оборону, бодро задерживая и включая в себя деморализованных беглецов. Пройти мимо нее незамеченными можно было, но – одному-двоим, никак не двум сотням. В том же, что они смогут пробиться с боем, прапорщик сомневался. Точнее, нет, даже не так – он не тешил себя иллюзиями. Отлично вооруженная, дисциплинированная воинская часть, имеющая подавляющий численный перевес, уничтожит беглецов без особых усилий.
Лежащий рядом казак дотронулся до плеча Зимогорского:
– Вашбродь, гляньте…
Прапорщик немного повернулся, навел бинокль на место, указанное казаком. Уж тому-то стоило доверять, все же казаки – народ воинов, и в разведке любой из них понимает много больше среднестатистического нижнего чина, пришедшего в армию по призыву. Увиденное только подтвердило его точку зрения, Зимогорский почти сразу понял, что привлекло внимание подчиненного. Батарея двенадцатисантиметровых крупповских гаубиц быстро, хотя и без лишней суеты, что выдавало отличную подготовку артиллеристов, разворачивалась за холмом. Все понятно – с закрытой позиции они вполне могли обстреливать порт, оставаясь недосягаемыми для корабельных орудий. Вряд ли, конечно, гаубицы способны причинить серьезный ущерб такому кораблю, но крови морякам они попортят изрядно. Прапорщик несколько секунд думал, потом скомандовал:
– Зови наших. Бегом!
Батарею они взяли в штыки, без единого выстрела. Японцы настолько не ожидали атаки с тылу, что, когда матерящаяся, ощетинившаяся сталью толпа нахлынула на них, просто растерялись, и попытки сопротивления были скорее демонстративными, не способными хоть как-то повлиять на ситуацию. Еще через пять минут Зимогорский, придерживая на поясе трофейную японскую саблю, непривычную и не слишком удобную, но чем-то ему понравившуюся, вместе с капитаном-артиллеристом и парой его солдат осматривал трофеи. По словам капитана, орудия были хороши, с такими можно наворотить дел, но – не сейчас. Слишком уж много в Дальнем японцев, а русский корабль, похоже, собирался уходить. Немного подумав, прапорщик попросил офицеров собраться:
– Господа, нам надо отступать. Мы хорошо вооружены, у всех винтовки, есть четыре гаубицы, но открытого боя против японцев не выдержим, нас слишком мало. Я принял решение уходить в сторону Ляояна, навстречу нашей армии.
– Почему? – выразил общее мнение Малкин.
– Потому что к кораблям нам не прорваться, кто не верит, может сам провести рекогносцировку и убедиться. К Порт-Артуру, через позиции японцев, тоже не пройти. Там сплошная линия фронта. Отступим, а дальше будем действовать по обстановке.
– А если бросить пушки? Выведем из строя, и делу конец, – подал кто-то голос.
– Не рационально как-то, – ухмыльнулся ему в ответ артиллерист, почувствовавший себя при деле и не желающий расставаться со столь замечательными игрушками. – И потом, с орудиями мы – сила, в нужное время и в нужном месте они могут многое сделать.
– Прорываемся к Порт-Артуру. – Аргуладзе встал, одернул мятый китель. – Выступаем немедленно.
Несколько офицеров встали следом за ним, однако, к всеобщему удивлению, солдаты, присутствовавшие здесь же, никак не отреагировали на слова подполковника. Вернее, некоторые дернулись было, но товарищи придержали их. Зимогорский обернулся – и увидел устремленные на него взгляды.
То, что сейчас происходило, не укладывалось в его мировосприятие. Прапорщик вдруг понял, что субординация осталась в далеком прошлом, и принимать решение, равно как и отвечать за его последствия, предстоит именно ему, самому младшему и по возрасту, и по званию. А еще он понимал, что если отдать сейчас командование, то авторитет среди своих людей ему не восстановить никогда. А Аргуладзе, поведя людей в Порт-Артур, их попросту погубит – князь храбр, но представления о войне у него застыли где-то веке в девятнадцатом, и, скорее всего, в первой половине… Набычившись, прапорщик посмотрел в глаза князю и повторил:
