держался он, вопреки всем законам физики, почему-то на трех ножках. Еще одна отсутствовала, но стол стоял идеально прямо, зрелище странное и фантастическое. За столом в большом кожаном кресле сидел Евгений Михайлович и смотрел на девушку взглядом строгого, но заботливого отца.
— Ну вот мы и снова встретились, — сказал он, не сводя с Саши взгляда.
Девушка шагнула в сторону, пытаясь обойти препятствие, но ей это не удалось — казалось, стол перенесся вслед за ней.
— И куда это ты так торопишься? — спросил директор. — Помнишь, ты предупредила меня о скорой смерти. Я тебе не поверил, и зря. Но теперь готов ответить той же любезностью: место, в которое ты идешь, ловушка. Из него не возвращаются.
Саша сжала зубы и не стала отвечать бывшему директору. Лучше не заводить с ним разговоров, а продолжать путь.
— Саша, Саша, Саша! — Он укоризненно покачал головой. — Ты ничуть не изменилась. Совершенно такая же упрямая эгоистка, какой была в детстве. Помнишь, как издевалась над сестрой и врала маме, чтобы выгородить себя и обвинить Лизу? Вижу, что помнишь. А яхту? Помнишь тот день, когда ты убила всю свою семью? Что ты тогда чувствовала? Тебе же нравилось, что все идет по-твоему. Ты же у нас выдающаяся девочка, совершенно особенная девочка, и весь мир прогибается под твою волю.
— Я уже давно не такая! — Александра старалась не слушать бывшего директора, но его слова просачивались в ее уши, как яд, и бередили душу, обжигая ее болью.
Евгений Михайлович расхохотался.
— Ты и вправду так думаешь? Наивная девочка! Бедная, наивная девочка! Никто и ничто не меняется. Да, ты прятала от себя вторую сторону своей натуры, но не воображай, будто совсем от нее избавилась! Вот сейчас ты, конечно, уверила себя, будто совершаешь подвиг, спасая Яна. Но мы-то с тобой хорошо знаем, что ты идешь за ним из эгоистических побуждений. Что ты не хочешь остаться одна, ты боишься остаться одна. И, если уж совсем честно, я бы тоже не хотел остаться один на один с тем, кем ты являешься на самом деле.
— Вы лжете! — Саша зажала руками уши, но это не помогло: голос директора все больше набирал силу. Каждое его слово отзывалось во всем ее теле яркой вспышкой боли, как будто в Сашу стреляли.
— Ты знаешь, что не лгу. Своих так называемых друзей ты используешь как защиту от второй стороны своей натуры. Они нужны тебе как защитный комбинезон, как стена, за которой можно укрыться. И только скажи, будто это неправда! Ты боишься остаться наедине с собой. Ты вздорная слабая девчонка, приносящая другим беды и смерть. Не зря ты видишь тень смерти — ничего хорошего ты видеть не в состоянии. Ты сама — смерть и разрушение. Все вокруг тебя умирают. Не лучше ли тебе умереть самой?
— Да, может быть, это так, — Саша нагнула голову, чтобы не смотреть на бывшего директора. — Я эгоистичная трусиха. Вы правы. Друзья могут презирать меня, и, наверное, я сама заслуживаю смерти. Пусть так и будет. Но сначала я спасу Яна. Я заслужила все это, но он — нет! Он должен жить! И мне плевать на то, что вы по этому поводу думаете! Плевать! Поняли!
Глаза отчаянно щипало. Саша и сама не поняла, как миновала директора и двинулась дальше по тающему следу нити, уже едва заметному на мертвенно белой земле. Девушке было больно. Она думала, что получила прощение Лизы и свободна, но это не так. Боль, оказывается, возвращается, а старая рана болит, если ее разбередить, сколько бы ни прошло времени. Евгений Михайлович прав — нельзя скрываться от себя бесконечно. Ее темная сторона никуда не делась. И, может, все, что творила Лиза, когда находилась в ее теле, это на самом деле было тайным желанием самой Александры. Да, она втайне желала, чтобы Глеб принадлежал ей и чтобы с той, кого он любит, что-то случилось… Все это было запрятано глубоко-глубоко в подсознание, но слова директора, словно скальпель хирурга, вскрыли покровы, обнажив опухоль. Огромную злокачественную опухоль, и еще страшнее, что опухоль эта оказалась не в теле, а в душе! А занимала ли Лиза ее тело хоть когда-то? Может быть, это сама Саша разделилась на половинки, выпустила то зло, которое в ней таилось?..
Боль вспыхнула с утроенной силой, и девушка бессильно упала на колени на белую мертвую землю. Черно-белый мир кружился перед глазами, а когда Александра попыталась подняться, чтобы идти дальше, она уже не смогла это сделать. Сила утекала из нее, словно вода из разбитого кувшина. Земля буквально не отпускала ее — вот даже ладони не поднять. Саша с трудом пригляделась и заметила, что белая мертвая трава впилась в ее ладони и действительно их держит. На конце каждой травинки оказался маленький хоботок. Теперь он вспорол кожу девушки, вторгся в ее плоть и сосал ее жизненные силы. Но странно — там, где в нее впивались хищные хоботки, не было боли — может быть, они высасывали не силу, а боль?.. Да, определенно становилось лучше и спокойнее. Если лечь плашмя на землю, можно избавиться от боли совсем.
Девушка зевнула. Мягко, словно теплое одеяло, ее окутывал дремотный покой.
Хорошо быть мертвой. Тебе уже не нужно никуда идти, не нужно ничего решать и ни о ком заботиться. Тебе уже нечего желать и нечего бояться. Быть мертвой не страшно и даже удобно. Мертвым ты можешь быть безупречным.
Быть мертвой — значит не знать сомнений. Взять, к примеру, любовь. Совершенно неясно: действительно ли это любовь, или обычный эгоизм, попытка спастись от одиночества, необходимость получать подпитку от другого человека, как плющ, который обвивает дуб и питается его соками. Хорошо, когда эта проблема остается позади.
Быть мертвой — это значит плыть сквозь реку времени, не боясь ее течения, опасных порогов и высоких водопадов. Не нужно обдирать колени об острые камни и, захлебываясь, прилагать неимоверные усилия, чтобы выжить, вцепиться в свой жалкий кусочек жизни, который рано или поздно все равно
