– Грязный мир, если приходится идти на такие омерзительные сделки. Хорошо, даю слово. Ни словом, ни взглядом не выкажу своего отношения перед демоном.
– Клянешься?
– Обещаю, этого достаточно.
– Хорошо-хорошо, не сверкай глазами.
Едва переступили порог, Михаил стиснул челюсти, стараясь не замечать неистового грохота, который по отвратительному недомыслию считается музыкой, даже в Содоме было не так гадко, а еще приходится не замечать отвратительно разрисованных мужчин и женщин, почти все с крашенными во все возможные цвета волосами, даже в синие и зеленые, в нелепых одеждах, похожих на доспехи из кожи, где множество металлических заклепок, цепочек, вставок из старой меди, с шипами на плечах, груди и нарукавниках.
Азазель, не обращая внимания ни на музыку, ни на танцующих, прошел сразу напрямую к барной стойке. По ту сторону с подчеркнутой небрежностью жонглировал бутылками, ухитряясь наполнять стаканы, не разливая ни капли, высокий плечистый брюнет, обнаженный по пояс.
Михаил смотрел на бармена со смесью отвращения и желания просто размазать его по всей этой стойке: от кончиков ушей и до пояса в безобразных цветных татуировках, волосы длинные, как у распутной женщины, но собраны в пучок на затылке, просто мерзко и отвратительно.
Азазель подошел по-хозяйски, кивнул, а бармен, ничего не спрашивая, налил ему полстакана из трех разных бутылок, Азазель молча выпил, сказал задумчиво:
– Вроде бы сегодня не слишком разбавил…
– Иди ты, – ответил бармен, он покосился на хранящего неподвижным лицо Михаила. – Ты с телохранителем?… Что-то в лесу издохло. Кого-то опасаешься?
– Это не телохранитель, – объяснил Азазель. – Натаскиваю мальчишку в помощники.
Бармен посмотрел на Михаила с интересом.
– То-то он такой серьезный. Старается казаться важным?
– Старается, – ответил Азазель со вздохом. – Дурак, конечно, но кто кроме нас не дураки?… Ничего, главное в нашем деле – старание. Со временем из него толк выйдет, бестолочь останется, а это и есть самое важное для нашей работы.
Бармен хохотнул.
– А кем он был?
– Стражем мирового порядка.
Бармен переспросил:
– Он из Америки?
– А разве она все еще мировой жандарм?
– Нет, но сама о себе все еще так думает.
– Этот мальчик, – пояснил Азазель, – почти местный, хотя и не совсем.
– А-а, тогда из Моссада?
– Это уже ближе… Знаешь, я тут с непонятками столкнулся. За эту неделю на меня дважды покушались. Странно это…
– Действительно странно, – согласился бармен. – Я бы на тебя каждый день покушался. А то и дважды в день. Сопляки какие-то?
– Похоже, – ответил Азазель. – Хотя кто против нас не сопляки? Но во второй раз среди них был некто серьезный, если понимаешь, о чем я.
Бармен бросил взгляд на Михаила.
– Я понимаю, а твой… мальчик для битья и твоих непристойных шуточек знает, кто ты?
– Знает, – ответил Азазель небрежно. – Он сам оттуда, только из мелких. Люди ж подбирают выброшенных котят? Вот и я, будучи до отвращения добрым и толерантным, накормил, обогрел, теперь пытаюсь пристроить к делу. Верный и преданный звереныш все же лучше человека, что только и думает, как нож сунуть меж лопаток, да поглубже, поглубже…
– Верный и преданный? – переспросил бармен с сомнением. – Ладно, это твои заморочки. Слушай. Прошел слух, что недавно был очень большой всплеск. Как будто в наше болото упал не камешек, а рухнула целая скала!
– Ого, – сказал Азазель. – Камень все растет, скоро будет с гору, а потом с горный хребет… Вообще-то я сам интересуюсь этим бултыхом, хоть и не шибко. Тот, кто появился, рано или поздно проявится, даже искать не надо. Правда, бултых был не такой уж сильный, но нам любой не понравится. И какие предположения?
Бармен пожал плечами.
– Все насторожились, ко всем новеньким присматриваются. Стараются спровоцировать на новый всплеск, чтобы точнее увидеть, от кого пойдет радужная волна.
– Ко всем новеньким?
