замолчала, лишь вздрагивая под холодными струями.
Митаюки-нэ не выдержала, шагнула вперед, вскинула руку:
– Как вы смеете глумиться над высокородной женщиной, жалкие червяки?!
– Это же злая колдунья, Митаюки! – улыбаясь, чуть отступили воины. По их мускулистым телам, радужно поблескивая, стекали капли, мышцы играли под смуглой кожей. Руки крепко сжимали тяжелые копья. Но юная ведьма хорошо ощущала в их душах потаенную опаску. Юноши подозревали, что девушка способна завладеть их волей, подчинить и, например, вынудить самих прыгнуть в озеро.
– Пусть злая. Но сильная и высокородная! – осадила их Митаюки-нэ, вошла в воду, сорвала пучок гибких водорослей, после чего старательно отерла ими влажное тело Нине-пухуця, омывая его от грязи.
Старуха повела носом.
– Чую деву невинную… Слабую покамест, но даровитую… С судьбою горькою… – И ведьма вдруг зашептала: – Не того, дитя, бойся, что страшным кажется, а того, что простым. И в смерти спасение прийти может, и в мучениях сила, в вороге судьба. Не к добру, чистоте и свету тянись – к мукам, страху и ужасу. Они тебя токмо и спасут, они счастие твое составят. Меня слушай, от надежд отрекись. К смерти тянись, к мукам и ужасу! Как смиришься с ними, на том судьба и переменится.
– Ты обезумела, мудрая Нине-пухуця, – замерев, испуганно сглотнула девушка. Пророчество сильнейшей шаманки повергло ее в ужас.
– Не я обезумела! Весь род сир-тя обезумел! – вскинув голову, расхохоталась колдунья. – Я предрекаю смерть потомкам древних мудрецов! Но глупые сир-тя не боятся смерти. Они боятся меня!!!
– Приготовься, мудрая Нине-пухуця, – предупредила старуху Митаюки-нэ. – Я омою тебя, чтобы убрать грязь.
Ведьма сжала губы и очередной ушат приняла с достоинством. Девушка наскоро отерла ее тело водорослями еще раз.
Но тут из храма снова вышел Хасуюимдей и приказал воинам:
– Бегите по поселку, созывайте всех шаманов. Боги тревожны, кости выпадают на черную сторону. Мы должны провести большое камлание… – Он повел взглядом вдоль берега и вдруг грозно прикрикнул на девушек: – А вы что тут делаете, пигалицы?! Нечего вам в селении делать, а ну к себе пошли! Бегом за перелесок!
Воспитанницы Дома Девичества прыснули по дороге и замедлили шаг, только миновав заросли.
– Верховный шаман был встревожен, – сказала Тертятко-нэ. – Я почувствовала внутри него страх.
– При ежедневном гадании выпали знаки большой смерти или беды. – Митаюки-нэ, как более сильная и умелая, восприняла состояние шамана намного точнее. – Он полагает, это из-за появления черной ведьмы, накликающей на сир-тя гибель. Хочет ускорить казнь, дабы она не успела наколдовать какой- нибудь мерзости.
– Смотри!!! – схватив подругу за руку, вскинула ладонь Тертятко. – Упряжка Темуэде-ни, бога темного мира, бога смерти!
По небесам, темные и мрачные на фоне белых облачков, неслись веером три больших болотных ящера, редко взмахивая розовыми кожистыми крыльями. И хотя ни ремней, ни саней за ними видно не было, каждый сир-тя знал, что именно властитель темного мира запрягает болотных ящеров, чтобы самолично направиться туда, где ожидается пиршество смерти, где появится много погибших или умерших от болезней людей. Самая верная старинная примета, увидеть которую страшится любой смертный.
– Может, он не к нам? – в ужасе прошептала одна из девочек.
– К нам, Сикуте-нэ, к нам, – покачала головой Митаюки-нэ. – Мыслю, за старой Нине-пухуця он заявился. Злая шаманка – главная его сторонница, невесть сколько поколений ему служит. За ней, верно, и летит. Упряжка Темуэде-ни ведь накануне завсегда снаряжается? Попомните мое слово, как раз завтра ее и сожгут. Все к тому идет, по всем приметам. Посему и колдунья старая все силы зла к себе стягивает. Мир боится и сотрясается. Вот отсюда и приметы. У меня поутру гребень сломался. Тоже примета жуткая, об опасности для головы, для жизни предупреждает. Кабы о казни Нине-пухуця не знала, испугалась бы, домой ушла и в тайнике родовом затаилась…
Митаюки-нэ пригладила волосы ладонью и вдруг, хихикнув, предложила:
– Девочки, а пошли купаться?
– Пошли!!!
От этого предложения не отказался никто, и воспитанницы Дома Девичества, на ходу скидывая кухлянки, побежали к озеру.
Силантия Андреева с его путеводным копьем атаман назначил старшим в первый струг, повелев указывать дорогу, под свою руку взял второй, посадив Маюни рядом. Егоров не очень верил в туповатого десятника, но вслух этого не признавал. Просто присматривал издалека и на остяка поглядывал, надеясь, что мальчишка предупредит, если Силантий ошибется с дорогой. Однако проводник сидел спокойно, заплетая из стебля лютика забавные травяные паутинки и раскладывая их под лавки корабля.
Третьим стругом командовал отец Амвросий, четвертым – Матвей Серьга, посаженный в старшие в награду за проявленную в вылазке доблесть, а заодно и для проверки – как с воеводскими обязанностями управится. Все же третий десяток мужику скоро, давно пора из простых казаков в старшие подниматься. Коли по силам ему за других отвечать, конечно же…
