Свечи словно выстрелили, породив яркую вспышку, священник увидел перед собой сильное, красивое юное тело. Розовые языки пламени, раскачиваясь, словно поигрывали сосками высоких грудей, пробирались между ног, гладили ровные смуглые ноги, обнимали руки и плечи, явственно бегали по ее бокам и животу… Проваливались вниз, в столь соблазнительный… треугольник…
– Изыди, развратница… – неуверенно произнес отец Амвросий, ощущая, как бешено забилось сердце, как полыхнула огнем вся кожа, от макушки до пят.
– Ради познания тайн твоего бога, великий пастырь, я согласна на все… – Ирийхасава-нэ закинула руки священнику за шею, почти касаясь губами его губ. – Совершенно на все…
Отец Амвросий попытался выдавить из себя отрицание, но от близости полонянки все его тело напряглось до остолбенения. Жуткая, невыносимая похоть захлестнула разум, до дрожи пробирая все суставы, и он даже не почувствовал, как лишился одежды, оставшись перед язычницей в одном лишь нательном кресте.
– Открой мне тайны своего бога, и можешь владеть мною безгранично… – пообещала невольница, опрокидывая его перед распятием, и священник ощутил, как чресла его словно окунаются в кипяток, но кипяток не боли, а нестерпимого, как боль, наслаждения. Наслаждения, почти забытого, оставшегося в той далекой юности, когда он еще и не подозревал, что посвятит себя служению небесам. Что отречется от земных радостей во имя Иисуса, пожертвовавшего собой…
… но мысли путались, остро-сладостными волнами скатываясь вниз, к презренной плоти, к окаянному отростку, внезапно поглотившему все помыслы, и раз за разом тело содрогалось в волнах безумной ярости, требовавшей пробиться в самую глубину той, что сидела сверху, смеясь и напевая, и волосы ее развевались, словно по ветру, глаза горели огнем, а тело переливалось алыми отблесками свечей. И он изогнулся, пронзая язычницу, разрывая, убивая ее – и взорвался сам, окончательно потеряв остатки рассудка… И лишь невероятная слабость, бросившая отца Амвросия обратно на пол, не позволила ему натворить еще каких-то безумств.
Он лежал, продолжая таять в горячем безвольном наслаждении, а чертова невольница, наклонившись вперед и все еще возлежа на нем, требовательно спросила:
– Ты откроешь мне тайны своего бога? Силу своих благословений и освящения? Поклянись, пастырь, ты передашь мне тайну своей веры?
– Передам, – пообещал священник, все еще не способный собрать воедино свои мысли и чувства и не очень понимающий, как и почему все это случилось и как теперь поступать?
– Поклянись именем бога!
– Господи Исусе, – выдохнул он.
– Тогда говори! Как вызвать твоего бога?
– Молитвой и покаянием… – Священник устало закрыл глаза.
Ирийхасава-нэ задумалась, положив ладонь ему на лоб, покачала головой:
– Ничего не понимаю… Расскажи, кто твой бог? Где он, как его искать? Как получить его силу?!
– Грязная распутница… Греховное порождение тьмы… – Все еще находясь во власти слабости, начал потихоньку приходить в себя отец Амвросий. – Как ты посмела соблазнить меня?
– Я доставила тебе удовольствие! – напомнила невольница.
– Порождение ада! Отродье Сатаны!
– Ты поклялся открыть мне тайну своей веры! – наклонившись губами к самым губам, напомнила девица. – Ты клялся именем своего бога!
– О Господи, я все еще в тебе! – задергался священник. – Какой стыд! Я отступник! Я проклят! Я буду гореть в аду!
Все эти выкрики вызвали на лице Ирийхасава-нэ немалое изумление:
– Тебе стыдно, что ты овладел пленницей?
– Похоть оказалась сильнее меня, сильнее моего служения, сильнее моей веры! Господи, прости меня грешного, ибо плоть слаба и не устояла перед искусом… – несколько раз широко перекрестился отец Амвросий. – Я искуплю, господи… Служением своим, смирением и старанием своим…
– Так ты расскажешь мне о своем боге? – уже в который раз попыталась получить ответ невольница.
– Обращать язычников и заблудших в истинную веру есть долг святой каждого христианина! – со смиренной ненавистью ответил отец Амвросий. – Ты приобщишься к основам веры, дитя мое, ибо токмо понимающим суть учения дозволено принять крещение!
– Это хорошо, – обрадовалась Ирийхасава-нэ, вновь начиная двигать бедрами. – Ты не пожалеешь о своем согласии, великий пастырь. Я обещаю это тебе. Каждый наш урок станет для тебя высшей усладой…
И вправду, сладкое удовольствие снова стало расползаться от чресел по телу. Отец Амвросий попытался возмутиться этим кощунством, но оказался слишком слаб для сопротивления, а остро-сладостные волны уже захлестывали его разум, разрывая в клочья мысли, надежды и желания, оставляя только одно, злое и ярое, непереносимое наслаждение.
Утро застало Афоню Прости Господи лежащим на сундуке. Ложе сие было не самым удобным, а потому он изрядно отлежал бока, ноги затекли, по рукам
