– Святая Бригита! – осенил себя знамением и Ганс Штраубе. – Вот чего Строгановым заместо золота предъявить можно!
Все открывшееся людям строение почти целиком было сделано из длинных, в полторы сажени, связанных между собой бивней товлынгов, как называли остяки мохнатых слонов. Могучие клыки были вкопаны в песок, а поверху к ним были привязаны другие, заменяющие балки крыши.
– Что же мы их раньше-то не нашли?! – зло сплюнул Семенко Волк.
– А чего бы изменилось? – пожал плечами молодой кормчий Ондрейко Усов. – Все едино караван к Строгановым мы так и не собрали.
– Их тут тысяч на пять гульденов будет! – жалобно поморщился Штраубе. – Пять тысяч звонких золотых кругляшков, каждый из которых стоит жизни свейского копейщика или двух ляхов! Неужели же мы их тут бросим?!
Иван Егоров сочувственно положил ладонь другу на плечо. Вопрос не требовал ответа. Ведь понятно, что полсотни тяжеленных бивней по паре пудов каждый ватага с собой не понесет.
– Может, хотя бы закопать?
– Зачем? – пожал плечами воевода. – До них тут, похоже, никому и дела нет. Разве только менквы новые откуда-то прибредут. Так и они красть не станут, на месте в дело приспособят.
– Святая Бригита! – опять перекрестился немец. – Дикие людоеды живут в домах из слоновой кости! Коли расскажу о сем в родном Мекленбурге, меня поднимут на смех.
– Ерунда. Немцы легковерны. Любой чуши завсегда доверяют. Чисто дети.
– И-эх… – с видимым усилием отвернулся от сокровища Штраубе. – Ладно, давайте кроить.
В мокрых одеждах на берегу студеного моря сидеть без дела было холодно, а потому за работу казаки взялись с азартом и за несколько часов превратили три десятка шкур, одна поверх другой навязанных на костяной каркас, в одно большое полотнище, способное укрыть несколько десятков человек. Однако все под него явно не вмещались, а потому соседний чум мужчины тоже разобрали, порезав одну шкуру на тонкие ремешки, которыми и соединили в единое полотнище остальные. Подстилки частью были пущены на носилки, частью порезаны на накидки и розданы женщинам. Уж очень те мерзли в своих тонких мокрых одеждах. Толстые войлочные поддоспешники, стеганые куртки и тегиляи, даже влажные, тепло все-таки немного держали.
Когда вслед за рухнувшим за горизонт настоящим солнцем стало тускнеть и колдовское, казаки уложили раненых на одни носилки, на другие погрузили тяжелые полотнища сшитых покрывал и двинулись через низкорослую тундру на восток.
Первыми шли Матвей и Силантий, прощупывая древками рогатин землю. Десятник, известное дело, был упрям и осторожен. Атаман предупредил об осторожности, дабы в топь али нору звериную сослепу не провалиться, – вот и старался. Вместе с ними топали Кудеяр с подвязанной рукой и Ухтымка, все еще слабый, однако помощи больше не требующий. Все же из одного десятка все, вместе надлежит держаться. Естественно, и обе пленницы сир-тя тоже держались с ними. Остальная ватага двигалась позади, шагах в двадцати, готовая прийти на помощь в случае опасности.
По счастью, ничего страшнее пары ручейков по колено глубиной путникам не встретилось. Земля была пологая, лишь с небольшими взгорками и мелкими широкими лужами, густо поросшими по краям рогозом. Именно им и пришлось подкрепляться вечером голодным людям. Атаман на первом же болотце отдал приказ свободным от поклажи казакам и женщинам надрать корней, перед рассветом немудреную добычу выполоскали в ручье, почистили и порезали на всех. Сырым рогоз напоминал брюкву, был таким же жестким и безвкусным – но после двух голодных и тяжелых дней все были рады и такому угощению.
Подкрепившись, женщины расстелили меховой полог, натянули его на раненых.
Митаюки показалось, что бледнолицых девушек стало уже семь – но от усталости она не придала значения этой странности. День и ночь на ногах – еще и не такое может причудиться. Люди стали торопливо забираться под покрывало, вытягиваясь и, дабы согреться, плотнее прижимаясь друг к другу. Юная шаманка, скинув свою накидку, указала на нее Матвею, а когда он лег – плотно притиснулась, съежившись, и полностью утонула во влажных, но жарких объятиях. К тому моменту, когда немец и его помощники принялись набрасывать на полог траву, ветки и всякий сор, она уже крепко спала…
Вторая ночь оказалась точно такой же – только закончилась она не в травянисто-мшистой тундре, а в куда более теплом и благополучном редколесье. Точнее сказать – в густом бескрайнем ивняке в полтора роста высотой, средь которого тут и там поднимались корявые березы и осины. То ли им света не хватало, то ли тепла, то ли корни мокли – однако роста деревья не набирали, чахли.
Здесь развернутые пологи оказались уже не одеялом общим, а крышей – сшитые кожи легли на макушки и ветви кустарника, слегка их пригнув, и остались там, позволяя путникам без труда выпрямиться во весь рост. Митаюки это показалось куда более уютным, но Ганс Штраубе, наоборот, ругался, боясь, что среди зелени коричневые шкуры окажутся слишком заметными. Веток поверх них немец и казаки накидали изрядно, но сравниться сочностью с настоящими зарослями эта маскировка, конечно же, не могла.
Иван Егоров, пытаясь понять, куда попала его ватага, разослал в разные стороны три дозора, выставил двух часовых, после чего путники улеглись отдыхать.
Матвею довелось караулить во вторую смену. Поэтому Митаюки-нэ благополучно заснула в его объятиях. А когда немец поднял казака сторожить – поднялась вместе с ним, ненадолго выскочила из-под мехового навеса, быстро стрельнула глазами по небу. Ничего не заметила, но все равно как можно
