быстрее вернулась назад. Серьга вел себя куда спокойнее: уселся на камень у края полога, положил копье на колени и принялся скользить взглядом по кустарнику то справа, то слева. Но больше – слушать, что происходит в колышущихся на ветру зарослях. Девушка подошла к нему ближе, села напротив, поджала под себя ноги. Казак остановил взгляд на ней:
– Это правда, что ты понесла?
– Мы спим вместе уже много дней. Разве ты не знаешь, что после сего случается?
Матвей криво усмехнулся, стрельнул глазами вправо, влево. Кустарник тихо шелестел, стрекоча кузнечиками и попискивая невидимыми птицами, время от времени выбрасывал в полет стремительных стрекоз или ярких мельтешащих бабочек. От него пахло сладким липовым медом и прохладным соком свежесломанной осоки.
– Скажи, зачем ты пришел в наши земли, Матвей Серьга? – неожиданно спросила Митаюки.
– Веру Христову защищать, – пожал плечами мужчина.
– Разве сир-тя ей угрожали, Серьга?
– Я казак, я должен защищать истинную веру. Басурман мы побили, схизматиков побили, – задумчиво подергал себя за бороду Матвей. – Вот, сюда пришли.
– Вы пришли сюда только потому, что в прежних землях не осталось с кем воевать? – удивилась шаманка.
– Дело казака за веру Христову живот свой положить, – уклончиво ответил Серьга. – Вот в походы и ходим.
– Но ведь ты можешь погибнуть!
– Все погибают, и я погибну, – без особого восторга, но и без горести ответил мужчина. – Уж лучше от пули литовской али сабли татарской, нежели от болезни какой или иной гадости. Все умрут. Так лучше уж со славою и веселием, нежели лихоманкой задыхаясь али от колик высыхая!
– Неужели вы все такие? Там, в твоих землях, откуда ты пришел?
– Отчего же? Есть те, кто с торга живет. Есть те, кто землю пашет. Да токмо не мое это, девка! Тоскливо мне в грядках ковыряться. Песни душа просит, радости. Лихости, одним словом.
– Коли сир-тя примут веру вашу, что потом будет?
– Примут – и славно. Стало быть, дальше пойдем, – пожал плечами казак.
– Оставите как есть и дальше пойдете?
– А чего еще надобно, коли язычество поганое искоренится?
– Если вам ничего не надобно, кроме славы и веры в бога вашего, зачем вы забираете идолов?
– А вдруг нас все же не убьют? – ехидно ухмыльнулся Матвей Серьга, и юная шаманка легко ощутила из его эмоций, что ждет тогда лихого казака скучная сытая жизнь, безделье и унылая смерть в окружении родственников и в своей постели. От которых он, на самом-то деле, отказываться ничуть не собирается. Девушка открыла рот, но о будущем дикаря – и своем собственном – спросить уже не успела: справа из кустов послышался треск. Матвей вскочил, держа рогатину наперевес, а из ивняка послышался сдавленный вскрик:
– Каза-аки!!!
Мгновением спустя из трещащих ветвей выпрыгнул Маюни, замедлил шаг, испуганно потыкал пальцем через плечо. Еще миг – и над пареньком показалась вытянутая зубастая морда, распахнулась…
– Х-ха! – Толкая копье за основание ратовища обеими руками, Серьга быстро и уверенно вогнал рогатину в основание пернатой шеи волчатника, прыгнул вперед, дальше, на ходу выхватывая саблю, и одним взмахом раскроил голову второго хищника, повернулся к третьему. Митаюки вскинула руку, собираясь спутать зверю мысли пугающим заклинанием, но тут неожиданно Маюни развернулся, подпрыгнул и обхватил обеими руками пасть волчатника, захлопнув ее и не давая раскрыться снова. От повисшей на морде тяжести хищник потерял равновесие и воткнулся острым кончиком морды в землю. Тогда шаманка плюнула на чары, схватила одну из лежащих пик и просто воткнула ее под встопыренное крыло.
В кустах шумным падением завершилась схватка казака с четвертым зверем. Матвей бегом вернулся к навесу, с облегчением перевел дух, выдернул пышное перо из хвоста мелко вздрагивающего в судорогах волчатника и принялся тщательно вытирать клинок.
– Что здесь происходит?! – выскочил к месту стычки Иван Егоров, раскрасневшийся со сна, но уже с копьем.
– Вот, атаман, – тяжело дыша, указал на туши Маюни. – Мясо привел.
– Митька и Ондрейко где?!
– Там, у прогалины сухостойной, – неопределенно махнул остяк. – Дрова волокут. Я путь обратный лучше помню… Я и побежал…
– Молодцы, – похлопал его по плечу атаман. – Славные казаки. Однако с дровами, мыслю, надобно ребятам помочь, пока не стемнело. Показывай, куда идти.
Ввечеру, когда на кустарник наползли сумерки, путники развели большой костер, на котором один за другим зажарили добытых зверей – по вкусу и вправду неотличимых от куриц, – наелись досыта, от пуза. Пользуясь возможностью, люди раздевались, развешивали возле огня одежду, наконец-то высушивая ее после столь долгих мук. Оценив происходящее, Егоров объявил долгий привал – три дня на отдых, – назначил новые, дальние дозоры.
