Сидела, грустила одна, потом в рощицу березовую пошла – зачем, кто знает?
Олена ее издалека увидала, нахмурилась, ухажера своего за рукав потянула:
– А ну, к хороводу пойдем.
– Ты ж только что говорила, что плясать не хочешь.
– Не хочу. – Упрямо склонив голову, девушка прошептала властно: – Но к хороводу пойдем.
Десятник пожал плечами:
– Как скажешь.
Оба подошли к веселящимся казакам и девушкам, вступили в круг, кто-то из казаков тотчас же выбрал Олену в Дрему, а та – Настю. Шепнула, за руку взяв:
– Там Устинья в березняке. Одна. Кто бы приглядел…
Молча кивнув, Настена хотела было подойти к Ивану, но тут же передумала, вытащила из хоровода Маюни, про Устинью шепнула. Подросток со всей серьезностью тряхнул челкой, улучив момент, вышел из круга, побежал в рощицу… Да там едва не наткнулся на целующуюся парочку – бугаишку Михейку Ослопа и черноокую Аючей, красавицу из кочевого народа ненэй-ненэць.
Аючей, упав в траву, уже стащила с себя оленью рубаху, лежала голая, не замечая вокруг ничего, кроме Михея. Что-то шептала, обнимала, ласкала…
Здоровяк тоже приговаривал:
– Люба ты моя… люба…
Сладостно застонала Аючей. Невдалеке, на березе, шевельнулась ветка. Туда и побежал Маюни, стараясь не спугнуть парочку… Хотя вспугнешь их сейчас, как же! Токующих глухарей ведь можно голыми руками брать.
Отрок обнаружил Устинью на поваленном бурей стволе – девушка сидела, уткнув голову в колени, и плакала.
– Ус-нэ. – Присев рядом, Маюни осторожно погладил девчонку по голове. – Ус-нэ.
Устинья враз встрепенулась, глазищами синими зыркнула:
– Тебя еще тут не хватало! Зачем пришел?
– К тебе, – моргнул отрок. – Я не буду мешать, даже говорить ничего не буду. Просто посижу рядом тихонько, да-а. Можно?
– А если скажу нельзя – уйдешь?
– Уйду. Во-он за то дерево.
– Тьфу ты! – Дева забыла про слезы. – Никак от тебя не отделаться! Ты чего такой прилипчивый-то, а? Не Маюни, а липучка, репей.
– Чего в хоровод не пошла?
Сказав, отрок весьма запоздало спохватился, что ляпнул лишнее. Вскочив на ноги, Устинья бросила с гневом:
– Иди ты к черту!
Плюнула, выругалась – да пошла прочь. Правда, почти сразу же обернулась:
– Мы, православные девы, не такие, как ваши… грешницы. Эвон, разобрали уже казачин – ни стыда ни совести! Кто их потом замуж возьмет, таких…
– Возьмут, – несмело улыбнулся подросток. – Еще как возьмут!
– Это бесстыдниц-то?! Порченых?
– У нас и у ненэй-ненэць другие обычаи, да-а. – Маюни покачал головой. – Если у женщины много мужчин – это хорошая женщина. А если приходит гость, ему хозяин на ночь свою жену уступит!
– Тьфу ты! – снова заплевалась Устинья. – Пакость какая.
Отрок повел плечом:
– Просто народу мало – нужна свежая кровь. Иначе вымрут все, выродятся…
– И откуда ты про все это знаешь?
Девушка рассерженно прищурилась, однако не уходила, словно бы ее тут что-то удерживало. Любопытство? Или что-то еще?
– Я много чего знаю. Мой дедушка шаман был, да-а.
– Язычник… волхв!
– Ус-нэ… – тихо промолвил юный остяк. – А ты куда сейчас собралася?
Устинья сверкнула глазами:
– Не твое дело! И… как ты меня назвал?
– Ус-нэ. «Нэ» – по-нашему «девушка». А «Ус» – Устинья. Просто Устинья – длинно слишком, да-а. Можно, я тебя Ус-нэ буду звать?
– Хоть горшком назови…