– Да, – вздохнула Настя. – Не похоже. Маюни, ты ведь волхвуешь, да?
– Я шаман и внук шамана! – Остяк с гордостью вскинул руки. – А что?
– Так… – поправив каштановые локоны, девушка отмахнулась, словно так просто спросила, невзначай, от нечего делать.
А вот Устинья кое-что поняла, догадалась – то Настена по глазам ее синим увидела. Как закончили ученье, отвела Настю в сторону да шепнула тихо:
– Что? С Иваном не так?
Настена вспыхнула было:
– Твое какое… – Но, вспомнив Устиньино горе, язык прикусила, утихла. Лишь плечиком повела: – Так, не так… прошло все уж.
– Не горюй! – утешила Ус-нэ… да, Ус-нэ – именно так почему-то назвал эту девушку Маюни.
Так «нэ» у остяков и значило – «девушка».
– Не горюй, говорю. Я ведь вижу, как тайком атаман на тебя поглядывает да вздыхает. Только виду старается не подавать. Ну а как ему себя вести прикажешь? Всех строжит, а сам…
– Ладно. – Обняв Устинью, Настя едва удержалась, чтобы снова не разрыдаться. – Благодарствую за утешение. Может, к костру какому пойдем сядем? Песен… ну, не споем, так послушаем.
– Ой…
Устинья мгновенно замкнулась, спряталась, словно улитка, в раковину, глаза опустила – мол, шла бы ты… Кто, может, и ушел бы, да только не Настя! Не на такую напала, шалишь!
– Пойдем, пойдем, посидим… ну же! Хочешь, так просто за деревьями у костра постоим… послушаем.
– Ну… – Устинья развела руками. – Разве что за деревьями…
– Вот и славно, подруженька! Вот и пойдем. Побежали!
…С каждым днем становилось все жарче. Душные испарения поднимались по утрам от многочисленных проток, болот и озер, стояли желтым маревом, окутывая струги и плывущих на них людей влажной, словно в бане, жарою. Рыбы в протоках стало заметно меньше, скорее всего поели коркодилы да мелкие водные ящеры, правда, Ондрейко Усов, сменившись как-то с караула, божился, что видел ползущую в реку огромную змеищу.
– Такая вот, словно бревно! – разводил Ондрейко руками.
Казаки смеялись, за глаза звали Усова вралем, позабыли, видать, драконов. А вот атаман не забывал, хоть и давненько уже не показывались зубастые, верно, потому, что струги почти все время шли морем, вдоль берега, где было вполне прохладно, и лишь только теперь, последние три дня, углубились в протоки – встречь колдовскому солнцу.
Кругом росли высоченные лиственницы, дубы и кедры, а подлесок оказался настолько густым, что невозможно стало разглядеть удобное для ночлега местечко. Заросли орешника, бузины, ивы, дрока, огромные – в два человеческих роста – папоротники и не уступавший им по размерам тростник – все это вызывало настороженность, а кое-кого так и просто пугало.
– Ишь, разрослися, – поглядывая на заросли, крестился Афоня Спаси Господи. – Ой не к добру, ой не к добру!
Слава богу, драконов не было, так же как травоядных «коровищ»-ящериц, правда, по ночам в лесу кто-то злобно рычал.
А как-то утром…
Висевшее в небе колдовское солнце уже начинало пульсировать, раскаляться, небо на востоке светлело, окрашиваясь алым цветом зари. Причалившие к берегу небольшого, вытянутого в длину озера струги отражались в спокойной воде, на берегу догорали разложенные еще с вечера костры, шаяли светло-фиолетовыми углями, вокруг начинали щебетать птицы, летали стрекозы, зажужжал откуда-то взявшийся шмель.
Поглядев на небо, Ондрейко Усов задумчиво почесал бородку и улыбнулся: ночка-то спокойно прошла, слава Господу! Еще немного – и надо окликнуть караульщиков, разбудить казаков, как только покажется истинное, родное, солнышко – а того уж недолго осталось ждать.
Как всегда ранним утречком, еще не наступила жара, от озера тянуло прохладой, и на душе почему-то было так спокойно, словно бы Ондрейко находился сейчас не бог знает где, а дома, в деревне, – примерно как в месяце июле отправились с мужичками за рыбой. Усов прикрыл глаза, невольно вспоминая недавнее прошлое – как тащили сетями улов, как, блестя чешуей, валились в лодку серебристые рыбины, как…
Что-то задрожало вокруг! На спокойной воде озера вдруг появились волны – отошли, ударились в другой берег, вернулись… А ветра, между прочим, не было, стояла полная тишь!
Вот снова что-то дрогнуло… потом еще раз… и – опять.
«Земля дрожала, Господи!» – осенило Ондрейку.
Неужто здесь земля трясется, как, говорят, бывает иногда в Персии или еще в каких землях? Тогда надо поскорей поднимать казачков, как бы не…
Вот снова… нет! Это совсем на землетрясение, на «трус земляной» не похоже! Скорее, напоминает чьи-то тяжелые шаги… словно какой-то великан ломится лесом! Неужто и в самом деле великан? Тогда в глаз ему из пищали…