Господи!
Молодой казак поднял глаза и замер, лишившись дара речи! Над лесом, над вершинами высоченных кедров, вдруг показалась приплюснутая, словно у ящерицы, голова на длинной змеиной шее.
И шаги… шаги! Вот от чего землица дрожала – от этого чудища!
С треском упали поваленные деревья, из-за кустов показалась огромная, десятка в полтора саженей, туша на четырех толстенных ногах, напоминавших колонны языческого храма, изображение которого Ондрейко как-то видал на фреске в одной из церквей.
– Люди, люди, вставайте! – выскочив из шатра, завопил проснувшийся Силантий.
Закрестился. Увидев огромное чудище, которое, верно, было не свалить и пушкой… Впрочем, смотря как стрелять!
– Пушкари – к дальним стругам, – распорядился быстро отошедший ото сна атаман. – Заряжать пушки и фальконеты…
А поздно уже было заряжать!
Не обращая внимания на казаков, чудовище, раздавив попавшийся на пути струг, медленно спустилось в озеро и, довольно заурчав, принялось обгладывать ветки росших рядом с водою деревьев.
– Герр капитан, пушки заряжены! – подбежав, шепотом доложил Штраубе. – Ждем приказа.
– Ждите. – Иван потрогал пальцами шрам. – Может, и не придется еще пальбу устраивать, похоже, уходит чудище.
Огромная зверюга и в самом деле неспешно потащилась, ступая по дну, обгладывая по пути ветки. Не брезговала и осокой, и тростником, и папоротниками…
– Тоже – коровища! – прижавшись к Ивану, прошептала Настя. – У нас, в Усолье, Параскевы Пятницы храм, высо-окой, так эта чуда – с него! Уж никак не меньше. А хвостище-то, хвостище-то – ох! Хорошо, что оно на нас не бросилось, видно – мирное. Ходит себе по бережку, травку да листья жует…
– Это ж сколько такому жратвы надобно! – машинально обняв девушку, Еремеев прижал ее к себе, словно стремясь защитить ото всех напастей. – Да ладно жратвы, он струг наш раздавил, не заметил.
– Все время жует, смотри-ка! – осмелев, дивились казаки.
– Такую-то утробу попробуй прокорми!
– Интересно, мясо-то у него вкусное?
– Должно быть, как у стельной коровы.
– Шея-то, верно, нежная, да и огузок… А вот хвостище, думаю, жестковат.
– Ну, так это на холодец токмо.
Туша чудовища скрылась за излучиной, а голова на длинной шее еще долго маячила, то поднимаясь, то опускаясь. Жрала!
– Ох, спаси, Господи, – перекрестившись, вздохнул Афоня. – Видно, многонько тут таких. У них тут это… пастбище. Отче! А не есмь ли то апокалиптический зверь, число которого в Писании указано?!
Отец Амвросий недовольно покачал головой:
– Нет – тако мыслю. Был бы то библейский зверь – мы б так не стояли. Пожрал бы всех, потоптал ножищами, хвостом бы разил! А этот… что ж – ест себе травку, пасется.
– Интересно, каковы ж у него пастухи?!
– Мыслю, он сам по себе, дикий.
– Так тут и стадо таких, может?!
– Может, – охотно согласился священник. – А может и не быть. Тут и одной-то такой зверюге едва прокормиться – вона, обглодано все. Ох ты Господи… А ну, казаче, помолимся-ка во избавление!
Все опустились на колени и молились до тех пор, пока над вершинами кедров не показалось родное холодное солнышко. Казаки молили Христа, язычники же – своих богов, и никто не мешал другому.
– Господи, Святый Боже…
– Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…
– Великий Нум-торум…
– О, Я ерв, хозяин земли…
– Мир-суснэ-хум, слава тебе…
– Пэдара ерв, хозяин леса, спасибо тебе за то, что не дал стать пищей чудовищу!
– Колташ-эква, мать сыра-земля…
– Богородица, Пресвятая Дева…
– Аминь…
