Он опустился на землю возле огромного поваленного ствола, обросшего мхом и лианами. Из-под тяжёлых драконьих лап брызнули в стороны мелкие ящерицы и насекомые. Пучеглазые древесные лягушки небесно-голубого цвета таращились сверху, поигрывая длинными языками почти по-драконьи.
– Этих не ешь! – предупредил Мангр, проследив за голодным взглядом земляного.
– Жошшко, – снова пожаловался тот, указывая на свою пасть, забитую ярко-красным месивом.
– Ядовитые? – Звездокрыл тряхнул ветку, за которую цеплялись лягушки, но те продолжали таращиться с надменным видом: «Попробуй тронь, глупая ящерица!»
Мангр покачал головой.
– Нет, не ядовитые, но потом неделю будут мерещиться всякие чудные насекомые. Оно того не стоит.
– Значит, Орхидея пропала где-то здесь? – Ореола огляделась вокруг. – И Кинкажу тоже?
– Может быть, – пожал крыльями Мангр. – Бромелия любит уводить нерадивых учеников подальше, чтобы никто не слышал, как она на них орёт.
Ореола продолжала осматриваться. В древесных кронах над головой тараторили обезьяны и птицы. В кустах шелестели крылья, скрипели ветви, царапали когти. Аромат плодов манго и прелой листвы, воздух пропитан влагой, как будто где-то рядом низвергается водопад. И ещё какой-то запах – очень неприятный…
– Звездокрыл, а ну-ка, принюхайся! – скомандовала она.
Все знали, что нюх у ночного дракончика непревзойдённый – именно он первым почуял дым, когда небесные атаковали Летний дворец морских драконов. Может, это свойство всех ночных?
Он медленно вдохнул, потом сморщил нос.
– Пахнет падалью… или умирает кто-то.
Лиловый дракон тут же покрылся бледной зеленью – весь, от рогов до хвоста.
– Погоди, не паникуй! – подбодрила его Ореола. – Это точно не она… и вообще не дракон. Верно ведь, Звездокрыл?
– Не знаю, – буркнул чёрный дракончик. Он поднял нос и снова стал принюхиваться. Ореола в раздражении наступила ему на хвост. – Ой! Да не знаю я!
– Мы пойдём глянем, – обернулась она к Мангру. – Жди здесь.
Радужный без сил привалился к упавшему стволу. Морда его выражала крайнее отчаяние.
Отойдя со Звездокрылом подальше в заросли, Ореола сердито прошипела:
– Тебе трудно было его успокоить? Ты что, не видел, какого он стал цвета?
– С каких это пор тебя стали волновать чужие чувства? – огрызнулся ночной.
– Можно подумать, тебя сильно волнуют! В упор ничего не замечаешь, а ещё ночной. Ты вообще мысли читать должен!
– Нуффай, нуффай! – напомнил Глин, пробираясь следом через подлесок.
Звездокрыл отряхнул крылья и сердито глянул на радужную.
– Ну что? – нетерпеливо спросила она. – Откуда запах?
Он отвернулся и потопал дальше в кусты.
Поравнявшись с Ореолой, земляной дракончик с осуждением покачал головой.
– Неффорофо. Не ффоффефь.
– Приятно слушать нравоучения, когда ни слова не понимаешь, – усмехнулась радужная.
Глин шутливо пихнул её в бок, едва не опрокинув на землю.
Звездокрыла они нашли у крошечного пруда, над которым шумел небольшой водопад высотой Глину по плечо. Поверхность воды заросла бурыми водорослями и тиной, а у берега животами кверху плавали дохлые рыбки. Из пруда вытекал журчащий ручеёк не шире драконьего хвоста. Выше по склону по обе стороны от водопада вздымались два гигантских дерева. Ветви начинались высоко над головой, а тёмно-бурая кора была почти чёрной и гладкой. Толстые стволы больше напоминали скалы, где Небесная королева держала своих узников.
Ближайшее дерево подпирал огромный валун размерами вдвое больше Провидца. С той же стороны на мелководье виднелось почти утопленное тельце, покрытое мехом. Над ним тучами вились мухи, и Ореола не сразу узнала ленивца. Зверёк был ещё жив, но еле дышал. В воздухе стоял отвратительный запах разложения.
– Рррп? – удивлённо буркнул ленивец у неё на шее, вглядываясь в тело сородича.
Ореола поспешно прикрыла своему любимцу глаза лапой, скрывая отвратительное зрелище.
– Что с ним? – Она склонилась над раненым. Страшный укус у него на теле уже почернел и кишел червями. Куда хуже, чем царапина у Ласта.
– Я не уверен, но… – Ночной дракончик задумчиво почесал гребень. – Рана вроде бы не смертельная, однако же он умирает.
– Яд радужных? По виду, драконий укус. – Ореола прижала к груди жалобно бормочущего ленивца и стала гладить шёлковый мех, отвернувшись от полутрупа, лежащего в воде.
