очень арды в тот момент напоминали этих самых лесорубов. Фактически за одну битву была потеряна половина бойцов карательного корпуса. Большая часть раненых впоследствии умрет от тяжелых ран и горячки, занеся грязь в открытые раны.
Только лишь когда начало темнеть, армия, потрясенная потерями, усталая, голодная, больная, стала отходить к лагерю, унося с собой раненых бойцов. Дух ее был потерян почти напрочь. Впереди ожидались смертельно опасные ночи и голодные дни в ожидании нового обоза.
В столицу срочно полетела почтовая птица, несущая записку с воплем о помощи – Юбар требовал на подмогу Корпус морской пехоты и новых магов взамен убитых, сообщал о своих потерях, понесенных в результате коварных, подлых действий противника.
Он не сообщил ни о тупой попытке взять крепость нахрапом, без подготовки, ценой тысяч жизней солдат, не написал о том, как во время обеда доверенный лекарь всыпал в котлы, кипящие на кострах, по щепотке мазиса, хранящегося в тайных сумах специально для тех случаев, когда солдат надо взбодрить, невзирая на последствия. Наркотики применялись в армии тогда, когда нужно было сделать так, чтобы солдаты, забыв о смерти, об усталости, о голоде, шагали туда, куда укажут офицеры, пока не упадут от изнеможения. Юбар решил, что наступил именно тот случай.
Официально практика опаивания солдат мазисом не разглашалась, но лекари и командование знали о таких случаях и держали запас наркотика, достаточный для нескольких десятков тысяч солдат. Вот и получился единый порыв. Вот почему у солдат отсутствовал обычный страх смерти, вот почему они лезли наверх, невзирая на последствия.
Возможно, Юбар был по-своему прав – он поставил на один бросок кости все, что имел, и мог выиграть, будь на месте ардов исфирцы или кто-то в этом роде. Но арды не боялись смерти и были великолепными воинами. Если на равнине замарцы могли их победить за счет воинской выучки, воинского строя – самого передового в этом мире, то при штурме стен крепости ни выучка, ни строй не имели никакого значения. Стойкость, боевой настрой – вот что было главным. И каждый из ардов стоил десятка замарцев. Тем более что они бились не за жалованье, а защищали свои семьи, свой дом, свою жизнь, свое будущее. Им просто некуда было идти – оставалось или победить, или умереть.
Погибло сто двадцать три арда – мужчины, женщины, подростки. Все, кто мог держать оружие, вышли на стены.
Раненых было впятеро больше, и Герлат сбился с ног, занимаясь лечением. Почти каждый ард, находящийся на стене, был ранен. В первую очередь лечили тяжелораненых, потом уже тех, кто мог потерпеть.
Геор уцелел – он получил глубокую рубленую рану плеча, но был вылечен магом.
Устра не участвовала в битве – муж отослал ее к Герлату, помогать с лечением. У женщины уже заметно торчал животик, и Геор не хотел рисковать ребенком. Теперь Устра беспрекословно подчинялась мужу – на войне мужчина всегда главный. Тем более что она сама понимала – муж прав.
Из «теней», уцелевших после знаменитой ночной резни, уцелело двое – одна тяжелораненая и другая – без единой царапины. Три девушки из этой пятерки погибли на стене – одна из них была та, что спасла Жересара в самом начале штурма.
Жересара не тронули ни стрела, ни меч врага – он не получил ни единой царапины. Лекарь стоял прочно, как сама крепость, и бросался туда, где враги, поднявшиеся на стену, все-таки сминали строй защитников, – он вламывался в толпу солдат, как в хилую лесную поросль, вырубая ее под корень. Никто не мог перед ним устоять – он казался воплощением бога войны. Его кольчуга, руки, лицо – все было покрыто слоем крови, будто он работал забойщиком на бойне.
Испытывал ли Жересар сожаление, убивая этих солдат? Нет. Его душа, очерствевшая, окаменевшая, как древнее дерево, воспринимала происходящее будто со стороны, будто это происходило не с ним, а с кем-то другим, незнакомым, непонятным, страшным. Тело действовало само по себе, на уровне простых желаний, из которых главным было желание убить.
Когда все закончилось и солдаты отступили, Жересар замер на краю стены, опустив глаза, держа топор на плече, и долго арды боялись к нему подходить, беспокоить. Они шептали на ухо друг другу: «Одержимый!»
Так закончился первый штурм крепости Черный город.
– Ну не бреши! Не бреши! – Красный, разгоряченный очагом и выпитой брагой Лапа навис над Недом, опершись на огромные кулаки. – Был в логове дракона и не нашел никакого золота?! И ушел живым?! Скажи лучше – нет никакого дракона! И не был ты ни в каком логове! Дошли, глянули и вернулись!
– Пусть будет так! – устало хмыкнул Нед и, посмотрев на «закисших» рядом с ним на скамье своих людей, осоловевших от выпивки и тяжелой мясной еды, поднялся. – Пора нам. Отдыхать надо. Завтра пойдем в Эссторг.
– Слабый народ, – презрительно усмехнулся ард. – Я был молодым – жрал, пил, куролесил ночи напролет, а потом дрался сутками, и ничего! Только крепче стал! Сядь, ты должен уважить хозяина! Еще кружку – и пойдете!
– Последнюю, согласен? – осторожно осведомился Нед.
– Самую распоследнюю, – побожился ард, хитро сверкнул глазами и сделав жест поклонения богам, – но полную! И сразу не пей – посиди, поговори со мной! Ладно, этих олухов можешь отправить восвояси, все равно от них толку никакого, а ты сиди, разговаривай!
Нед растолкал Харалда, спавшего на столе, тот мутным взором посмотрел на Неда, вдвоем растолкали Игара с Магаром, двух ардов-проводников, и через десять минут вся компания, исключая Неда, вышла из дома Лапы, шатаясь и поддерживая друг друга.
Надо сказать, что соратники Лапы тоже давно свалились – никто не мог перепить главу бесклановых и Неда, и при этом Нед начал подозревать, что в
