Двоедушник

– Есть одно «но», – заметил он. – Важное. Потому что это тоже касается Порядка.

Игни, которому от информации про мост заплохело окончательно, уже с трудом улавливал суть их беседы. Он устал подпирать стену, устал быть так далеко от Ники, устал заглушать чертову болтовню «сна» в голове. А самым поганым было почти забытое, но с ходу опознанное желание СПАТЬ. За всю свою вторую жизнь он ни разу его не испытывал. Здесь, на изнанке – тем более. И вдруг на тебе. Клонило так, что об остальном почти не думалось.

Встрепенулся только при звуке своего имени.

– Предположим… – Ариман снова углубился в область гипотетического. – Предположим, случится чудо, и Ландер пересечет Мост… Хм… Таким же, как прежде. Неживым. Примет ли его лицевая сторона? Или Хаос продолжится, только теперь вне зоны компетентности Предела? Возможно, таким образом мы поменяем гроб на домовину. В смысле, из плохого выберем худшее.

– Ты кое-чего не знаешь, – с лукавым видом сказала Шанна. – Никто не знает.

Она присела на край стола рядом с Ариманом и принялась по-детски болтать ногой, едва не задевая ботинком белоснежную полу его пиджака.

Гроб на домовину, подумал Игни. Это же про него и Нику… Черт, до чего спать хочется. Вспомнить бы еще, как с этим бороться… Живые литрами поглощают кофе. А неживые?

– Те, кто проходит через Мост, не остаются такими же, как прежде, – объявила Шанна.

Су-упер. Еще бы перестала все время повторять это слово.

«Он на мосту, где воды сонные бьют утомленно о быки, – обрадованно подхватил картавый голос «сна» внутри черепной коробки, – вздувает мысли потаенные мехами злобы и тоски…»

Да ты еще и поэт?

Это не я. Это Брюсов поэт. Пошли на мост. Здесь и так все ясно.

Отвали.

Ну, пойдем. Ну, пожалуйста.

Отвали, сказал.

– Моя бабушка только так и попадает на лицевую сторону, – пояснила красноволосая внучка. – И что? Порядок не возмущен, Хаос не ликует. Все потому, что, уходя в город, она становится живой, а возвращаясь на изнанку – умирает. И так каждый раз.

– Хитро! – присвистнул Ариман.

Игни тоже хотел, но его отвлекло внезапное покачивание пола под ногами. Странно – остальные даже не дрогнули. Керосинка и забытый всеми заварочный чайник тоже остались стоять, словно приклеенные.

«И на путь меж звезд морозных полечу я не с молитвой, – вдохновенно продекламировал голос, – полечу я мертвый, грозный…»

Это не про мост. Что, сдулся? Ты просто чертово трепло.

«С окровавленною бритвой…»

Фу, блин.

Амплитуда раскачивания пола нарастала плавно, как у качелей.

– Простите, я не очень поняла… Игни, что, оживет?

Ника. Сделай что-нибудь.

Чтобы не упасть, Игни обеими руками ухватился за стену. Только это оказался пол.

Скорбный, как у священника над усопшим, голос Аримана произнес совсем близко:

– Оживет. Если выживет.

* * *

Ему было ради чего возвращаться. В его возвращении был смысл.

Лежать в одежде под одеялом было противно до омерзения. Ощущение какой-то болезненности.

Еще и в ботинках. Полный, как говорит Шанна, ангст.

Игни сбросил с себя плед, сел и осмотрелся.

Похоже, это все-таки не Предел. По обстановке не разберешь, но там за окном была река, а здесь – пустырь и больше ничего.

Сама комнатушка – конура размером два на два метра. Матрас на полу – его спальное место. Рядом еще один такой же, пустая кружка и хлебные крошки.

Ника. Больше некому. Торчать тут и чаевничать – вполне в ее духе.

Воспоминание о Нике тонкой нитью потянуло за собой другие. Шанна. Ариман. То самое Будущих Мертвецов.

Черт, Игни… Весь разговор просохатил. Свалился, как школьница после первой в жизни рюмки коньяка.

И ни «Сайги», ни кистеней…

Последнее раздосадовало сильнее прочего.