Забавно наблюдать у девчонок-Есми эту характерную для них реакцию. Страх некрасоты.
– Как у Доктора Манхэттена, – подкалываю я. Мелко мщу за то, что приходится торчать с ней на этой верхотуре.
Охранник застывает с задранной кверху головой. Смотрит не на нас – он внезапно обнаружил кое-что на козырьке. Бросает окурок и бегом возвращается в цех.
Не до нас ему, короче.
– Ладно. – Мне не терпится поскорее отсюда свалить, поэтому я заранее на все соглашаюсь. – Ты первая, я за тобой. Только сразу в квартиру не суйся. А то сестрицу удар хватит.
– Без тебя знаю.
Грубиянка-Есми по имени Настя. Везет же мне.
Она исчезает в Полупути. Поглядываю вниз, прикидывая, как скоро позвонят ее родным с известием об этой трагедии. По всему выходит, что времени у нас немного. Мысленно стонаю, все мышцы ноют – здорово она меня укатала своими птицами, – а сам покорно следую за ней. Куда деваться.
Настя уже топчется на детской площадке. Кусает обветренные губы.
– Иди, – говорю. Я устал, реально устал. Пользуясь случаем, падаю на скамейку под каким-то раскидистым кустарником. Шарю в карманах.
– А ты? Сам говорил, что должен быть рядом.
– Не рядом, а поблизости. Здесь – в самый раз.
Она кивает, хотя на лице отражается сомнение. Потом уходит.
– Только давай недолго там! – кричу ей в спину. – Туда и обратно. И не дури! Я тебя везде найду.
Отмахнулась. Да и черт с ней.
Жду, курю и смотрю на ночные окна. Раньше не мог. Стискивало внутри. Прошло.
Теперь меня мало что пробирает.
От нечего делать представляю, что Ника тоже здесь. На другом конце скамейки. Волосы распущены, прячет лицо, свет фонарей позади, нога на ногу, мерзнет.
Моя Ника молчит. Настоящая тоже молчала бы, наверное. И плакала.
Нужно привыкать к воображаемым друзьям… Рано или поздно они должны были появиться.
Пять минут, десять, пятнадцать. Задерживается. Скоро меня потащит обратно к Князеву.
Хорошо, что глаз не спускал с подъезда, проворонил бы иначе.
Настя выскочила и смутной тенью метнулась вдоль дома в соседний двор.
Детский сад, младшая группа… Не соображает еще, что я везде.
Едва делая шаг из Полупути, ловлю ее, разогнавшуюся, но не рассчитываю.
Катимся на газон. Подминаю ее под себя, прижимаю всем телом. Ревет бесшумно. Вырваться не пытается.
– Ну, и что это было?
– Она меня не отпускала, – захлебывается словами, – у нее телефон зазвонил, и я сбежала, она сейчас искать меня будет и сюда придет…
И то верно.
Хорошо, что поздно: свидетелей нет. Вернее, уже рано. Но для меня всегда поздно.
– Отпусти меня, а? – просит она и судорожно сглатывает. – Какая тебе разница? Ты себе других найдешь. А я хоть иногда ее видеть буду.
– Ты просто не понимаешь… – Господи, как же я это ненавижу! Ее ненавижу. Глазищи белые, как под пленкой. Стараюсь не касаться кожа к коже. Жжется. – Я – не судья. Не мне решать.
Поняв, что договориться не получится, она пытается вырваться из моих рук. Неловко, безнадежно. Ворочается, толкает, но слишком слабо. Я сильнее. Зажимаю ей рот, чтобы не орала. Услышат.
– Закрой глаза, – шепчу. Вдыхаю ее запах. Потная кожа, немытые волосы. Все, как у живых. – Не смотри на меня. Так легче. По себе знаю.
Треплюсь и треплюсь, несу первое, что приходит в голову, лишь бы не молчать. Сам себя отвлекаю. Получается долго. Я ее мучаю. Но не могу заткнуться и сосредоточиться. Прошу у нее прощения. Мне это важно. Я прошу. Это важно. Я прошу. До тех пор, пока она не обмякает подо мной. И после еще некоторое время говорю, не ослабляя хватку, по инерции продолжаю, хоть она и не слышит.
Просто так легче. По себе знаю.
Университет и особняк Каменской
Подруга снилась Нике и раньше. Сны давали надежду. То Ксюша вообще не пропадала. То возвращалась домой и объясняла свое долгое отсутствие какими-то очень курьезными причинами, над которыми потом потешалось все их семейство. То приходила в институт и тоже смеялась над собой: заблудилась, перепутала…
Но на этот раз было по-другому.
