– Понятно. Унисекс! – кивнула я.
– Кто о чем! – поморщился вестник. – В гареме о сексе говорить неприлично!
– Опа! – вытаращилась я на него. – Во-первых, я о нем не говорила, а во-вторых – о чем тогда говорить в гареме?
– О мужчинах! – поведал нам бедуин. Все остальные, причисленные к мужскому полу, закивали в поддержку.
– То есть о мужчинах, но без секса? – уточнила я, мотая головой, будто лошадь, укушенная оводом. Соображать я перестала гораздо раньше, поэтому процесс впитывания новых познаний проходил куда легче и безболезненней.
– Да-а, – сообщили мне нестройным хором. Но потом под строгим взглядом недремлющего (или правильнее говорить – недремлющей?) шмырга опомнились и добавили: – Да, дорогая!
– О-о-ом!
– Понятно, – пожала я плечами. – Ладно, тогда будем говорить о размере достоинства!
Кто-то на этих словах поперхнулся, кто-то застонал. А бедуин чрезмерно бурно отреагировал на совершенно безобидное послание.
– Нет! – взвизгнул дед. – Это тоже неприлично!
– В смысле? – удивилась я. – Ничего не понимаю! Когда это золото стало неприличным?
– А-а-а, вы об этом… – вздымая ветер облегченным вздохом, отозвался бедуин.
– А вы о чем? – поинтересовалась я.
– А я о фикакусе! – застеснялся дедушка. – Вас хотели отравить!
– О как! – только и смогла сказать я, разглядывая, как под второй «вентилятор» укладывают орчанку.
– Да-да! – эмоционально подтвердил глашатай плохих вестей.
Где-то в задних рядах начали принимать ставки: кто упадет следующий.
Финансовая сторона моей натуры буквально исстрадалась от невозможности поучаствовать!
– Женская особь фикакуса, будем обозначать ее для краткости «фикаса», ибо научное ее название длинно, непроизносимо и никому не ведомо. Правда, особо посвященные говорят…
– Мы поняли, – прервала его я. – И что дальше с вашей фикасой?
На меня взглянули как на злейшего врага народа и продавца брома в одном лице, но все же неохотно продолжили:
– Фикаса не выносит женщин. Вернее, не так. Она их просто переваривает, предварительно отравив.
Тут влезла Шушу:
– То есть она травит, а потом жрет?
– Не совсем, – поморщился дед. – Она травит, потом ждет разложения и использует как подкормку.
– Ой, – сказала Шушу.
Первый раз в жизни я увидела белую змеелюдку. Хотя, если честно, Шушу была первой и единственной знакомой представительницей этой расы.
В углу оказания первой помощи соображали уже на троих.
– И чем она травит? – помахала я подруге в знак ободрения.
– Колючками, – просто сказал бедуин и всем оставшимся на ногах резко поплохело.
Кувырла, взглянув на свои утыканные ладошки, пошла сдаваться медбратьям сама.
Меня успела отбить няня. Приняв в мягкие объятия, шмырг возмущенно заорала:
– Ты че, пенек старый, не мог сообщить все это покультурней и помягче?!!
– Это как? – выкатил на нее «телескопы» бедуин. – «Вы только не волнуйтесь, но вас отравили и жить вам осталось минус две минуты»?
– Не знаю! – сердилась няня. – Но надо было полегче!
– Угу, – почесался дедок. – Вот только никак не возьму в толк, почему вы все живы…
– Какое упущение, – съязвила я, лихорадочно размышляя о том же. Какое-то просто фантастическое везение! Ну ладно, может, у меня иммунитет к яду как у иномирянки. А у девочек?.. Странно.
– А мужская особь ядовита? – задала главный вопрос няня.
– Нет, – покачал головой бедуин. – Более того, в период опыления рядом с мужской и женская тоже становится безвредной.
– Да здравствует секс! – оторвалась я от раздумий и мягкой груди няни.
– Это неприлично! – в очередной раз сделал мне замечание бедуин.
– Зато здорово! – подмигнула ему я, уползая в покои.
Оставшаяся часть мужчин была со мной молчаливо солидарна.
– Теперь вас будут усиленно охранять! – крикнули мне вслед. Вернее, я бы сказала – «в борозду».
Кстати, за мной потянулись остальные. Мы открыли Великий Путь Возвращения Домой и радостно следовали по нему, более не отвлекаясь ни на какие
