— Похоже, мы останемся здесь, — философски сказал баюн. — Вы пришли по этой дороге, по ней и уйдете. Нам надо искать другую.
— На нашей стежке, — со значением добавил Веник, — дорога продолжалась до самого озера.
И мы, конечно, развернулись. Мы прошли Юково насквозь и снова остановились. Ничего не изменилось. Пелена была и там, перегораживая дорогу, ведущую к озеру. Пружинящий барьер, эластичный чулок, который мягко обхватил мне лицо и оттолкнул назад, тогда как Веник просто шагнул за невидимую границу.
Я замотала головой, чихнула, подняла руку и коснулась пелены, она чуть подрагивала, словно в такт ударам сердца. Мартын выругался, зарычал и вломился в кусты, чтобы через минуту вернуться с горящими глазами и свернутым носом. На этот раз внутри Юкова остались не мужчины, а двое пришельцев с севера, и пленник, в очередной раз харкнувший кровью.
— Наш путь здесь, — констатировал Лённик, когда парень вдоволь натыкал пленника в преграду, — а ваш с другой стороны.
— Восхитительно, — буркнул Мартын, но ничего восхитительного ни в его взгляде, ни в голосе не было.
На ночь мы остановились в доме Семеныча, единственном из открытых, где сложен действующий очаг. Было не столько холодно, сколько неуютно, а живой огонь создавал иллюзию, что вокруг нас еще осталась жизнь. Никто никуда не пошел. Мы не сговаривались, не обсуждали принятое решение, мы просто вернулись в Юково. Что-то извне очень хотело разлучить нас. Нет, «разлучить» — неправильное слово, правильное — ослабить, разделить оставшихся в живых и, возможно, перебить по одному.
Мысли отозвались ноющей болью, потому что это значило, что моя бабка… Моя… Нет, я не буду об этом думать, пока не увижу труп, не поверю. Даже если это означает вечную веру в несбыточное. Лучше буду представлять, как Марья Николаевна бьет иконой каждого, кто приблизится к ней с улыбкой в пятьдесят два зуба.
Мы сидели в окружении пляшущих теней, языки пламени лизали коричневые поленья. Из еды в сумке было с десяток сосисок в тесте, купленных у уличной торговки, чипсы, вода и шоколадка. Так что все сидели голодные.
Сын травителя спал, и сон, навеянный Мартыном, судя по бегающим под веками глазам, был не из приятных. Мужчина неопределенного возраста, среднего роста, среднего телосложения, весь такой средний, унылый и сдавшийся. С ним все было кончено. Не важно, что сделает целитель, жизнь пленника завершилась, потому что он сам так захотел. Или не захотел оставаться человеком, и лишь вопрос времени, когда уязвимое тело перестанет двигаться.
— Ты не убил его. Почему? — спросил Веник молчаливого парня.
Молодой целитель не ответил, продолжая смотреть на огонь.
— Его раздирают противоречия, — баюн подкинул в камин полено, — он хочет этого каждое мгновение, каждый вздох человека обжигает его, но парень боится, — Мыртын резко повернулся, глаза полыхнули яростью, — боится, что это будет слишком легко, что это не окупит и тени боли, что сейчас грызет нутро. Смерть — это точка, и ее нельзя растягивать до бесконечности. Если она поставлена, исправить и переиграть уже ничего нельзя. Он боится того, что не вычерпает наказание до дна.
— И правильно боится, — добавил гробокопатель. — Никакая месть не заглушит чувство вины. Не сможет.
— Умные какие, старшие и много повидавшие, — голос парня был полон горечи и мальчишеского вызова, — своих детей учите. Может, после того, как вас вскроют, они поступят правильно.
— Жрать хочу, — Веник встал и вышел из дома.
Мы остались сидеть в тишине. Дельных мыслей не было, а дурные озвучивать никто не спешил.
Из угла, где еще минуту назад беспокойно спал пленник, раздался тихий смех. Непрекращающийся кошмар, в конце концов, вытолкнул его на поверхность.
— Увидел что-то смешное? — повернулся к нему парень.
— Услышал, — мужчина был бледен, — поедатель трупов голоден. Угадай, кто пойдет ему на ужин? Сколько покойников вы оставили там?
Мартын вскочил и пнул пленника.
— Старший эскулап пойдет на корм падали! — не обращая внимания на удары, пропел сын травителя. — Тот объест его лицо, высосет глаза…
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — кричал Мартын, поднимая ногу и ударяя снова и снова.
Пленник свернулся на полу, стараясь закрыть голову руками.
— Убью! — зарычал парень и выскочил за дверь вслед за гробокопателем.
Пленник остался лежать на полу, вздрагивая всем телом. Вряд ли кто-то мог ему помочь, мало того, я поймала себя на полном отсутствии желания помогать. Во всяком случае, ему.
Баюн не отрывал глаз от огня.
— Трудно дается? — спросил сказочник. — Хочешь попросить об одолжении, но язык немеет, стоит вспомнить, кто перед тобой. Ты даже посмотреть на меня не в силах, — он усмехнулся краешком рта, — я не добрый сосед, у которого можно одолжить мангал или щепотку цианида. На меня не
