помятые сосиски не первой свежести, подтаявшая шоколадка, смена белья, запасные носки и расческа.
Тишина казалось абсолютной. Меня никто не преследовал и не искал. Тусклый свет месяца и темнота за окном, в которой на минуту что-то мелькнуло, что-то светлое, силуэт. Сердце снова заколотилось, как бешеное. Я села на пол меж двух окон и уперлась взглядом в противоположную стену. Минута уходила за минутой, в дальней части дома скрипнула половица, я вздрогнула и несколько минут смотрела на черный проем двери. Но никто не вошел, не зарычал, не разорвал горло. Никому не было дела до человека, бегающего туда-сюда по песчаной дороге. Но я знала, как обманчиво бывает такое невнимание. Добыча и не должна знать, что на нее охотятся.
Я сидела и ждала неизвестно чего. Озарения? Чуда? Того, кто придет и спасет меня, а также подарит «пятьсот эскимо»?
Что делать? Побежать на помощь парню? Извиниться, мол, так и так, сразу не получилось, сбегала, проветрила голову и теперь готова приступить к спасению или упокоиться рядом, на ваш выбор, собственно. Я закрыла лицо руками и шумно выдохнула.
Или запереться в доме до рассвета? Завалить немногочисленной мебелью дверь?
Вряд ли с восходом солнца что-то изменится, только в сказках с криком петуха тени расползаются по углам. В нашей тили-мили-тряндии тьма сидела внутри каждого, у каждого внутри есть сюрприз.
И человек не исключение. Я опустила руки и представила, как ладони касаются таких знакомых, таких нужных сейчас клинков. Мое оружие. Жало уже не принадлежало Раде, оно стало моим. Пальцы кольнуло предвкушением, мурашки расползлись от ладоней к запястьям. Я распахнула глаза. Комната осталась такой же безликой и пустой.
Привстав, я выглянула в коридор, на четвереньках миновала кухню, оцарапав ладонь о доски, и перебралась в кабинет. И села уже там, в той же позе и с тем же отчаянием внутри. «Следующей» вещи не было, как и клинков, что лежали в правом ящике. Туалетный столик остался стоять в съемной квартире на втором этаже старого дома в Остове. Чесотка в руках исчезла. Повторить фокус не получилось. Возможно, от излишнего старания.
За окном раздался протяжный тонкий вскрик, пробравший меня до костей. Я услышала голос и казалось, что узнала. Они что-то сделали с Мартыном. Не знаю, что хуже: сидеть здесь и ждать заклания или смотреть в мертвые глаза ветра-охотника.
Я уцепилась пальцами за подоконник и выглянула в окно. На этот раз темнота казалась неподвижной и непроницаемой.
Оружие можно найти здесь. Сегодня в Юково, помимо нас, вошло еще двое людей, и не с пустыми руками. Я вспомнила кровавую лужу ошметков, пленника, пистолет со сплющенным дулом и второй, оставшийся целым, благодаря тому, что его хозяйка умерла первой. В оружии должны остаться серебряные пули. Надеюсь, что остались, потому что ничего лучше надежды у меня не было.
Но чтобы получить оружие, нужно вернуться. Я опять представила, как пробегаю мимо выдирающего Мартыну руки охотника, вежливо извиняюсь и прошу не обращать внимания. Впору расхохотаться. Когда жизнь не радует, я имею дурацкую привычку смеяться, а потом, как правило, плакать.
Никогда не отличалась героической храбростью, что воспевают в романах, но я умела загонять страх внутрь, умела контролировать его, иначе меня давно бы сожрали. Есть такое слово «надо». Я должна знать, чем обернулось для парня мое бегство. Не хочу, но должна.
В комнате что-то со стуком упало, или хлопнула рама, или кто-то спрыгнул на пол, или…
Я сглотнула, сердце билось так, что слышала, наверное, вся нечисть в округе. Стало очевидно, какая это глупость — спрятаться в доме, мышь сама забежала в мышеловку. Быстро перебравшись к входной двери, я выскочила на крыльцо и замерла, вглядываясь своими слабыми человеческими глазами в ночь.
За спиной в доме снова воцарилась тишина, либо сознание играет со мной злые шутки, либо тот, кто там был, решил пока не когтить добычу, а поиграть с ней.
Надо идти. Возможно, мне, вообще, не следовало убегать. Сегодня я уже отвернулась от человека, пусть и не очень хорошего. Но Мартына бросить не могу, хотя он и не претендует на титул «меценат года».
Высшие — великие шутники. Кто бы мог подумать, что я рискну жизнью ради кого-то из рода целителей.
На улице было тихо, так тихо, что казалось, можно услышать мысли. Свои и чужие. Я медленно шла вперед, стараясь отогнать мысль, что по собственной воле сую голову в пасть к волку. К ожидающему этого волку.
Темнота не была враждебной, она была выжидающей. И может, чуть любопытной. Ощущение чужого взгляда неприятно холодило затылок, словно со всех сторон на меня уставились сотни глаз, сопровождая каждый шаг к дому сказочника. Я чувствовала себя чутким зайцем, потерявшим из виду охотящуюся на него лису, но готовым при любом намеке на опасность пуститься наутек.
Святые, как же тихо! Такой ватной немоты не могло существовать в природе, словно молчал сам мир. Как говорил наш Семеныч, я искала подвох во всем, что видела, чувствовала, слышала. И самое поганое, находила. Всегда.
Я двигалась перебежками от дерева к дереву, от постройки к постройке, вздрагивая от каждого подозрительного шороха, каждую секунду ожидая, что из тьмы выйдет маленькая фигурка с бледным лицом.
Но ни у дома баюна, ни у соседнего, где прятались брат с сестрой, никого не было. Пистолет лежал на земле рядом с засыхающей лужей крови. Никто из нечисти не заинтересовался оружием. Мартын наглядно показал смысл пословицы: предупрежден, значит, вооружен. Он достаточно быстр, чтобы не подставляться под пули. Константина сразило первым выстрелом, тем, который никто не мог предсказать, человеком, которого не видели и не слышали,
