— Это неправда! — чувство потрясения юноши сменилось взрывом ярости. — Мать говорила совсем другие вещи! Она рассказывала, что сферзахи…
— Твоя мать, — оборвал его Реньер, — не могла как следует объяснить тебе то, чего не знала сама, Тристан. Об этом сферзахи не говорят во всеуслышание. На убийство косо смотрят во всех секторах Галактики.
Тристан пробовал поймать взгляд губернатора. Он избавился от комка в горле, тряхнул головой, стараясь прогнать нахлынувшие противоречивые чувства и не дать сомнениям одержать верх.
— Это неправда! — крикнул Тристан и повторил, словно убеждая себя: — Неправда это!
Глаза его пылали гневом, на лице же сохранялось спокойствие.
— Твой отец совсем не многим отличается от меня, молодой человек, — заметил губернатор. — В жизни каждого есть вещи, за которые он продаст себя. Я, твой отец и ты — все знают себе цену. Запомни это.
Он повернулся к слуге, занявшему свое место у двери, подал ему знак и, когда тот принес портативный сейф, сказал:
— Спасибо, Авуз.
Губернатор открыл его у себя на коленях, достал два личных знака на цепочке и какой-то серый предмет, уместившийся на его ладони.
— Это личные знаки твоей матери и запись твоего голоса. К этому нужно добавить голограммные кулоны?
Тристан сощурился и ничего не сказал в ответ, но внимательно посмотрел, как губернатор достал из кармана кулоны и стал разглядывать на одном из них изображение молодого человека с ребенком на руках и общий снимок — на другом. Он положил все назад в сейф, который передал слуге, и спросил:
— Когда «Ветер Небула» отправляется со станции Дельта?
— Через два дня, сэр.
Реньер согласно кивнул.
— Подходит. Пометьте это так: «Адмиралу Лухану Середжу. Лично в руки». Передайте капитану корабля. Сейф должен быть доставлен в наше посольство на Состисе и передан курьером в штаб сферзахов.
Вернувшись к себе в комнату, Тристан разделся до трусов, свалил кучей в углу ботинки, брюки и куртку и сел на корточки перед голограммным экраном. Он потрогал его пальцами, попробовал потянуть разок, но тот не шелохнулся.
Лунный свет посеребрил папоротники и зеленую листву на черных деревьях. Тристану захотелось провести рукой вверх и вниз по стволам, потрогать их шероховатую поверхность, взять горсть влажной земли, потереть ее и пропустить между пальцев. Это, вероятно, помогло бы ему отвлечься.
Желудок сжало в спазмах. За обедом Тристан ел мало и думал, что вообще не следовало бы есть, хотя причина боли была в другом.
Он вздрогнул от неожиданности, когда рядом с ним присел на корточки Пулу и толкнул его в плечо.
— Что-то здесь не так, маленький брат.
Тристан кивнул, но головы не поднял. Роскошная грива и когти Пулу лишь подчеркивали его собственную наготу. Ему было очень стыдно.
— В чем здесь дело? — спросил Пулу.
Тристан неопределенно пожал плечами. Он еще раз попытался выбраться из путаницы мыслей и, вздохнув, сказал:
— Он рассказывал мне о моем отце.
Пулу недоуменно заморгал, блеснув янтарными глазами.
— Он рассказывал совсем не то, о чем говорила мне мать. Он говорил о плохих вещах, о которых мать не знает.
— Почему?
— Не знаю.
Тристан уставился в одну точку на ковре.
— Он говорит, что это правда, но я не верю. Я… не хочу, чтобы это было правдой!
Тристана снова кольнуло — он понял, что это от страха, страха перед тем, что слова губернатора могли быть истиной.
Прихожая была круглой. К ней вели четыре коридора, в каждом из которых находилось несколько дверей. Тристан проследил, как Авуз подошел к одной из них, нажал на металлический квадратик на стене и вошел внутрь, когда дверь открылась.
Тристан знал, что это была одна из кабинок, которые двигались и перевозили людей вверх и вниз по зданию. Ее называли лифтом. Он переглянулся с
