Одно хорошо — выяснилось, что Томмо гениально готовит. Айку на кухне помогал и научился. В «Одиноком путнике» с утра до вечера проезжающих кормить надо было.
Он жарит-парит, режет, толчет и перемешивает. Потом сыпанет щепотку трав из заветного мешочка, и любая дрянь идет на ура. Мы уже довольно давно пробавляемся сверчками да мелкими ящерками, от них только сильнее есть хочется. С собачатиной Томми развернулся вовсю. В кои-то веки мы наелись до отвала. Странно сказать, меня голод особо не мучает. Вроде знаю, что голодная, потому что живот подводит, а мне как будто все равно. Половину своей порции отдаю Томмо.
Мало-помалу вечереет. Усталые сосны душистей пахнут. Их сухие иголки шуршат от легкого ветерка. Хоть Томмо и закончил готовить, мы изредка подбрасываем в костер хворост. Не для тепла, а так, для уюта.
Я сижу под деревом в стороне от всех. Три кастрюли драгоценной воды ушло на то, чтобы отстирать мою одежду от собачьей крови. Я развесила все сушиться на ветках, а сама сижу в одном белье, замотавшись в одеяло.
Устала так, что даже кости болят. Спать хочется до невозможности. А сон не идет. Я ему не позволяю. Боюсь.
Чувствую, как сгущаются тени.
Еще до еды Лу и Томмо сделали из палок сушилку и подвесили вялиться тонкие ломтики волкодавьего мяса. Подсохшие ломтики качаются на ветру, тихонько шелестят.
Отчистив жестянки сосновой хвоей, все принимаются за вечерние дела. Ну, то есть все, кроме меня. Томмо выстругивает новые палки-рогулки для своей спальной палатки. Прежние вчера среди ночи подломились, и палатка рухнула. Лу чинит ботинок. Эмми играет в кости с Нероном. Ворон обожает эту игру, но кроме Эмми с ним никто не садится с тех пор, как Джек научил его жульничать. Эмми надеется перевоспитать Нерона. Сегодня она приберегла для него награду — жареного кузнечика.
— Нет, не жульничай, — укоряет она. — Бессовестным воронам кузнечиков не полагается. Хочешь угощение — играй честно! Вот смотри, как я делаю. Понял? Теперь ты… Нет! Нет! Фу, тебя не исправишь, сдаюсь! — Она оставляет Нерону кузнечика и садится на корточки рядом со мной. — Птичку твою воспитывать гиблое дело, — говорит Эмми. — Джек на нее плохо повлиял. Встретимся, он у меня получит! Надо ж додуматься, невинных воронов к шулерству приучать!
— Он тут на днях у меня из кармана еду тягать пробовал, — говорю я. — Тоже Джекова работа, не сомневайся.
— Безобразник этот Джек, — вздыхает Эмми. — Раньше нас, небось, добрался до Большой воды. Решит еще, что мы раздумали ехать. Он ведь… Он ведь нас дождется, правда?
Я зажимаю уши, чтобы не слышать голос Лу у себя в голове.
— Дождется, — говорю я. — Джек всегда слово держит.
— Ага, — соглашается Эмми. — Ты по нему скучаешь, я вижу.
Моя рука сама собой тянется к Сердечному камню. Только его, конечно, нет на месте.
— Не скучаю, — говорю я.
— Не умеешь ты врать, — заявляет Эмми. — И вообще, я видела, как вы тогда целовались. Ты его лапала за…
— Эмми, прекрати!
— А я соскучилась, просто ужас как, — вздыхает Эмми. — Вот бы он прямо сейчас был здесь! При нем все становится хорошо. Даже если очень плохо.
— Ага, — говорю я.
— Джек бы придумал, что делать с Лу, — говорит Эмми. — А то он теперь все время злится. Не понимаю, почему. Спросишь, он еще хуже бесится. Хочу такого Лу, как раньше.
— Лу нам с Томмо рассказал, как тебя нашел сегодня, — продолжает Эмми, помолчав немножко. — И про дохлых волкодавов. Ты ему говорила, что видела Следопыта.
— Ошиблась, наверное, — отвечаю я. — Лу считает, я просто ходила во сне. Следопыт без Марси никуда не уйдет.
Эмми мнется, смотрит на меня искоса.
— Беспокоюсь я за тебя, Саба.
— Не надо.
— А я беспокоюсь, и все тут. Если бы ты заболела, ты бы мне сказала, правда?
— Не-а, — отвечаю я. — Но я не болею.
— Если мне всего девять, это не значит, что я маленькая и глупая. Пора бы тебе уже знать. — Эмми придвигается ближе. — Только Лу не говори, —
