облигаций? Если я ничего не путаю, им до сих пор никто не вернул вложенные в Россию деньги.
Он победно оглядел собравшихся. И никто не стал ему возражать, вспоминать золото Колчака, вывезенные бегущим нобилитетом богатства, присвоенные зарубежные российские активы — это все было не в счет. Важно было, что отобрали у них. Эта удивительная особенность англо-саксонского способа мышления: свои действия оценивать с точки зрения насквозь прагматической, а чужие только с позиций морали и нравственности, была совершенно непонятна для любого нормального русского, у которого главное жизненное устремление — справедливость. Только русский может почувствовать себя неправым и добровольно возместить причиненный постороннему ущерб, англо-сакс — никогда. Для этого его нужно вздернуть на дыбу и пригрозить расстрелом всей семьи. Впрочем, и даже это не гарантия. Он так и будет орать, что его незаслуженно притесняют.
— Дальше — больше, — вещал разошедшийся Менгер. — После того как все успокоилось, русские опять запросили инвестиций, стали разбрасывать оставшееся и отобранное у населения золото, строить в Швеции механические заводы, предоставлять концессии Рокфеллерам, Форду, Бектелу. Лене Голдфилд вернули разработки на русском Клондайке — Лене и Колыме. И многим показалось, что наконец-то в их мозги Господь вставил разум. Но все это было сделано только затем, чтобы в очередной раз обмануть доверчивых янки. Сталин выгнал из страны Троцкого, и вместе с ним были изгнаны все доверившиеся русским. Остался только Арман Хаммер, но у того был мандат от их недавно усопшего бога — Ленина, и поэтому имелись некоторые преференции. Однако кто такой Хаммер в начале тридцатых — и кто он в конце тридцатых? Это очень разные господа Хаммеры, мистер Ландри.
Он прихлебнул прямо из бутылки «Кока-Колу», упер кулаки в стол и продолжил:
— Потом была Вторая мировая. Воевали все. И мы, американцы, да и англичане тоже, слали-слали-слали в Россию помощь. Не бесплатную, конечно, но по ценам, позволяющим говорить о ленд-лизе именно как о помощи, а не о коммерческой операции. Мы сами воевали, сами отчаянно нуждались в технике, продовольствии, деньгах, но мы не бросали нашего союзника! И что мы получили в итоге, одолев военную машину Германии и Японии? А поимели мы спор о размере послевоенных выплат! И русские не признали большую часть долга! Сначала они вдвое скостили его размер, а потом отказались платить проценты по нему! Разве так ведут себя цивилизованные люди? Они украли у нас пол-Европы, отказались возвращать взятое взаймы и присвоили себе политические плоды победы над Гитлером. — Кевин прикрыл глаза, будто что-то вспоминая, и процитировал: — «Из того, что я видел во время войны в наших русских друзьях и соратниках, я заключаю, что ничем они не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость». А потом их вот этот жест, когда они кое-как отремонтировали все «Студебеккеры», «Доджи», «Матильды» и «Аэрокобры» и вернули нам весь этот устаревший хлам, зачтя его стоимость как часть выплаченного долга? Так только жулики действуют!
И вот здесь мне стала понятна речь Черчилля в Фултоне, которую этот писака, знал, кажется, наизусть. Понятны мотивы его звериной ненависти не только к коммунизму, но вообще — ко всему русскому. Так потерпевший орет в подворотне, лишившись кошелька — призывает внимание сограждан, требует карательных мер для преступников, надрывается о необходимости ужесточения законов. Ему нет дела до истинной сексуальной ориентации грабителя (в нашем случае ему безразличны внутренние конфликты власти и народа), но он обязательно обвинит виновника происшествия в педерастии, педофилии и скотоложестве.
Только разница с описанной ситуацией в том, что этот потерпевший и был главным гоп-стопщиком, обобранным компаньонами и предполагаемой жертвой. Как же, у прославленного рэкетира отобрали его ларьки — Польшу, Чехословакию, Румынию с ее нефтепромыслами, Балканы, на которых теперь не удастся начать никаких заварух — у коммуняк не забалуешь! Отказались вернуть кастеты и дубинки или заплатить за них. И прав был Иосиф Виссарионыч, моментально перевернувши смысл этой речи из русла безопасности в новом мире в сторону утверждения Черчиллем расового превосходства англо-саксов. «Единственным инструментом, способным в данный исторический момент предотвратить войну и оказать сопротивление тирании является „братская ассоциация англоговорящих народов“» — так, кажется, писал и говорил сэр Уинстон. И еще что-то о необходимости найти общий язык с Россией на основе вооруженных сил англоговорящих стран. Интересный способ установления взаимопонимания.
Прав был товарищ Сталин. Только нужно было тоже громко орать и обличать. Мы — политическая диктатура? Это неправда, у нас самая демократичная конституция, а вы — расистский режим! После того, что показал миру Адольф Алоизович, после Треблинки и Освенцима разглагольствования сэра Уинстона мир бы не понял и не принял, если бы у Сталина нашелся такой же умелый и громковопящий Геббельс, неустанно и громко расставляющий нужные акценты. Но таковых не нашлось.
— Поймите, мистер Ландри, русские — не китайцы, и рано или поздно вас обязательно обманут! Они будут вас использовать, пока вы будете им нужны, и выбросят вон при появлении малейших сомнений в вашей дальнейшей полезности! Но бог с этим. Почему вы думаете, что если самим русским не удалось наладить у себя прибыльное производство, то вам это удастся? Мы все здесь не чужды экономике и прекрасно понимаем, что в конкурентной борьбе побеждает не тот, кто производит товар лучше, а тот, кто производит этот товар дешевле. И в этом смысле мы говорим Китаю — да! А России — нет!
— Тебе бы с Буняковым Иваном Петровичем поговорить, — подумал я вслух, вспомнив своего преподавателя политэкономии. — Вот бы нашла коса на камень.
Я видел, как наливается кровью лицо Сергея Михайловича, но он себя сдерживал. Алексу все вообще было до фонаря, зато Фрэнк весь прямо-таки лучился осознанием своей правоты. Он сидел вполоборота ко мне, и весь его вид говорил: видишь, дружище, я же тебе говорил, что это никому не нужно!
— Кевин, — Ландри вдруг вышел из-за стола, и я внутренне напрягся. Хоть и проинструктирован был Тим, но все же это было его первое
