покрытом бородавками. Поток черной крови хлынул из пасти дракона, рев отчаянной боли потряс окрестности. Когтистые лапы чудища скребли землю, которая тут же превращалась в бурую от крови кашу.
Дракон мотал головой, осыпая кровяным дождем все вокруг, но копье сидело в его внутренности надежно, только хрустнуло древко, сломанное сомкнувшейся пастью. Пифон ревел отчаянно, словно призывал кого-то на помощь. И вдруг пошатнулся, дернулся, и голова его бессильно опустилась на ноги Анакреонта, придавила их. От боли воин потерял сознание.
Сколько Анакреонт пробыл без ощущения самого себя, он не знал. Когда сознание вернулось к нему, он с трудом освободил ноги, прижатые головой чудовища. Бронзовые поножи воина на войлоке спасли ноги от тяжести головы Пифона. Анакреонт с трудом отстегнул поножи, отбросил их в сторону, ощупал ступни и голени. Охнув от боли, Анакреонт встал, с трудом удерживаясь прямо. Если уготовлено еще чье-то нападение, теперь ему не выдержать. Он расстегнул и отбросил давящие, прожженные во многих местах, доспехи. Дышать стало легче. Шлема на голове не было – потерял где-то в схватке.
Не было сил, не было оружия, остался только один меч. Анакреонт сделал первый шаг, второй… Так, ковыляя, словно древний старец, он вышел из ущелья и очутился в долине, накрытой низкими черными тучами. Это было одно из самых мрачных владений богини Геи, жены Зевса. Здесь из-под земли появлялись чудища, одно страшнее другого, и горе было смертному, встретившемуся с ними. Каменистая долина, где не росла трава, только редкие скрученные стволы сухих деревьев виднелись повсюду. Здесь находился ее Оракул.
Пройдет еще много лет, когда это место станет владением златокудрого внука Фебы, появится здесь Дельфийский Оракул и храм Бога Аполлона, и солнце будет сиять над этой долиной.
Но не мог этого знать славный воин Анакреонт, впереди он видел Оракул и продвигался к нему из последних сил. В немалом количестве битв пришлось участвовать Анакреонту, но никогда еще он не был в таком беспомощном состоянии.
Вот и трон пифии. Она смотрела на него пристально и сурово. Это была Дафна – прорицательница Геи. На камнях вокруг трона сидели уродливые гарпии, вытягивали шеи и угрожающе шипели.
– Что привело тебя ко мне, о, смертный? – спросила пифия. – Ты, воин Анакреонт, первый, кому удалось, против воли Богов, приблизиться ко мне. Гордыня овладела тобой, ты решил, что равен богам, если осмелился нарушить их запрет? Что хочешь узнать ты?
Анакреонт задал свой вопрос. Пифия изменилась в лице и замерла. Анакреонт снова задал свой вопрос. Пифия не отвечала, словно окаменела. Раз за разом Анакреонт повторял вопрос, умоляя и прося ответа, но все было тщетно.
– Будьте вы прокляты, Боги! Заставьте ее говорить! Ты ответишь мне, проклятое создание, или я убью тебя!
И Анакреонт снова прокричал свой вопрос. Пифия молчала. Анакреонт выхватил свой меч и взмахнул, чтобы метнуть его в Дафну…
Не успел! Зевс-громовержец, Отец Богов, давно наблюдавший за событиями в долине, бросил в Анакреонта молнию и превратил его в прах. Не смеет смертный нарушать волю богов, посылать им проклятья! И стало тихо…
Только скалы еще долго переговаривались эхом, бесконечно повторяя вопрос Анакреонта, человека, познавшего суть своей тоски:
– Почему, ну, почему она не любит меня?
Нить
Последнее время Алексей приспособился ходить к метро по набережной. Ветрено конечно, но ветер уже не ледяной, а с мокрыми нотами и чуть заметным весенним, сладким оттенком. Нева, правда, еще по-зимнему совершенно мертвая...
Зато по дороге он проходил через такие страшные, безжизненные дворы грязно-желтых низких домов, что явственно ощущал себя в каких-то декорациях. Причем фильма была не из простеньких: как будто Достоевский, но век двадцатый, или даже нынешний. Ощущение ему нравилось. Нравилось пригрезить маньяка за вот тем ободранным углом парадной, или специфичного питерского зомби – бледного и, непременно, со взором горящим.
Алеша вообще любил триллеры, всяких уродиков зубастых придумывать и рисовать, лет в девять-десять обожал группу «Король и Шут». Потом это прошло, но не совсем – частично, реальная жизнь вносила свои коррективы в нежный, защищенный детский мир – и потребность в искусственных страхах снижалась. Но атмосферу ужаса, на уровне смутных ощущений, а не головы-руки-ноги оторванные, он все же любил. Видимо, этот вид адреналина был его организму нужен.
Натаха, подруга его боевая, заветная, была недовольна изменениями в обычном маршруте. «Того и гляди ханурик какой с топором вывернет... Вот
