– Бестолочь ты, младшенький. Все такая же бестолочь… ну хоть что-то постоянное есть в этом мире. Чай будешь? Будешь. И голодный небось… честно говоря, я опасался, что ты домой отправишься. Записку-то оставил, но… не был уверен, что передадут.
– Что случилось?
Что-то серьезное, если Райдо сорвался с места. И он, заполнивший собой почти всю кухню, отмахнулся от вопроса:
– Иди, ополоснись и поговорим нормально. А то сил нет тебя нюхать. Когда ты повзрослеешь?
– Уже, – ответил Кейрен, стягивая рубашку.
– Вижу, – серьезно сказал Райдо. – И меня это не радует.
Горячая вода. Пар наполнил крохотную ванную комнату, затянул зеркало, но Кейрен успел увидеть себя, бледного, растрепанного, с безумным взглядом и лихорадочным румянцем на щеках.
Помада на щеке… или кровь?
Кейрен мылся, растирая кожу докрасна, не чувствуя жара, но лишь холод, который не получалось выплавить. И он прибавлял и прибавлял горячей воды, пока не оказался вовсе в кипятке.
…на полочке под зеркалом остались баночки с кремом Таннис, и Кейрен передвигал их… ее раздражало, когда после него оставался беспорядок в ванной. И лужи на полу. И еще след пальцев на зеркале. Кейрен прижал к запотевшей поверхности ладонь.
Больше не будет злиться.
Ушла.
– Эй! – Дверь хрустнула от пинка Райдо. – Ты там топиться не вздумал? Если что, зови, помогу по-родственному.
– Не дождешься.
Вытереться кое-как, натянуть рубашку, чистую, но мятую… утюг где-то есть, но Кейрен не умеет им пользоваться. Привык, что рубашки стирают за него, возвращая накрахмаленные, наглаженные.
Матушка не одобрила бы…
…она, верно, ждет. И следует отправить записку, извиниться, но позже.
– Садись, младшенький. – Райдо отодвинул стул. – И ешь давай. А то у тебя вид такой, что вот-вот ноги с голодухи протянешь.
Чай в огромных кружках. И свежий хлеб, нарезанный крупными ломтями. Сыр. Ветчина.
– Так зачем ты приехал? – Кейрен ест, впервые за последние дни ощущая голод.
Когда он в последний раз обедал? Вчера, кажется. И с утра матушка пыталась что-то сказать про завтрак, но он сбежал, отговорившись занятостью. В особняке Кейрен начинал задыхаться.
– Причин несколько. – Райдо подпер щеку кулаком.
Любимая поза, матушку раздражавшая. Она боролась и с ней, и с его привычкой ставить локти на стол, исправляя мягко, настойчиво… Райдо не исправлялся.
Он, наверное, с рождения был такой вот, неисправимый.
– Первая – чтобы сказать, что ты – идиот. – Райдо выковырял из хлеба мякиш, который скатал в шар. А шар отправил в рот. – Вот ответь, младшенький, чего ради ты себя гробишь?
– А я гроблю?
– Гробишь. – Райдо разламывал корку на кусочки, а их раскладывал по краю тарелки.
…матушка хмурилась и говорила, что нельзя играть с едой.
– И не делай морду клином. Ты прекрасно все понимаешь. Долг – дело, конечно, хорошее, но одними долгами жив не будешь.
Между кусками хлеба Райдо раскладывал сырные крошки. Узор получался странным.
– Ты о свадьбе?
– А о чем, хрысь тебя задери, еще?
– Этот союз нужен роду…
– Нужен, – согласился Райдо, облизывая пальцы. – Союз нужен, а не свадьба двух несчастных идиотов. Или девушка не против?
– Против, – вынужден был признать Кейрен.
– И тогда чего ради? Вот только не начинай про политику! Этой хрени я уже наслушался и скажу тебе так. Коалиция нужна Сурьме не меньше, чем нам. Союз будет заключен в любом случае. А остальное…
– Матушкиными стараниями.
– Узнаю. – Райдо вздохнул. – И сочувствую.
– Она хотела как лучше.
– Она всегда хочет как лучше. Но вот лучшее для нее и лучшее для тебя – это разные вещи. Что, твоя девчонка не нравилась? Неподходящая
