компания?
– Вроде того. Я пытался объяснить, но…
– Тебя не услышали. Кейрен, я люблю маму, но иногда… она пытается сделать окружающий мир идеальным. Знаешь, в свое время она и меня пыталась переделать, только я чересчур грубый… и остальные… а вот ты – мягкий мальчик. Ее мальчик.
Райдо сгреб с тарелки хлеб и сыр, встряхнул в горсти и отправил в рот.
– Я это понял. – Прижав ладони к чашке, Кейрен наслаждался теплом. – Правда, поздновато, но понял. Знаешь, ей кажется, что я ошибаюсь. Что она старше, опытней, и… остальное же – ерунда. Как колени разбитые, поноет и пройдет.
– И как, проходит?
– Нет.
– Твои письма стали пустыми.
– Мне жаль.
– Нет, младшенький. – Райдо подвинул вазу, из которой не убрал засохшие цветы. – Жалеть тут не о чем, надо просто…
– Договор подписан.
– И хрен ли с ним.
– Отец…
– Взбесится, точно.
Райдо никогда не пугал отцовский гнев. Его, кажется, ничего не пугало.
– Но не тебе, Кейрен, платить за его амбиции. Сам подумай, что тебя ждет? Жизнь с нелюбимой женщиной, которой и ты сам неприятен? Под матушкиным заботливым присмотром? Или ты и вправду поверил, что она оставит тебя в покое? Нет, Кейрен. Она постарается, чтобы твоя жизнь стала идеальной в ее понимании. Она лучше знает, что тебе нужно.
Он был прав, в каждом слове прав.
– И ты же сам понимаешь это. – Райдо поднялся.
– Понимаю. Но не хочу подвести род.
– Бестолочь, – почти ласково произнес Райдо.
– Какой уж есть.
– Арнлог возьмет стаю. – Райдо перевернул стул и сел, положив руки на спинку. – Он сильнее отца и удержит с легкостью. Лиулфр поможет и, если получится, заслужит свою жилу. У них есть дети, и род не останется без наследников. Кого и чем ты подведешь?
Райдо упирался пятками в пол и покачивался, стул скрипел под его весом, опасно кренился.
– Если бы не матушка, отец обошелся бы без этого нелепого брака, который не принесет никакой выгоды, разве что проблемы. Но когда он был способен ей отказать? Поэтому, Кейрен, сам думай.
Думал. Только мысли получались безрадостными.
– Я не говорю, что тебе плюнуть на всех надо… знаешь, я когда подыхал, все пытался понять, чего ради за жизнь цепляюсь. Больно же было. И сдохнуть, оно все проще, а я, дурак, живу… только там дошло, что не ради чести… или там рода… нет, просто потому, что жизнь вот она, проходит. А я так и не был счастлив. Так, чтобы до одури, до звезд в глазах и неба под ногами. Это страшно, младшенький, умирать, когда счастлив не был.
– А теперь?
Райдо усмехнулся. Улыбка у него кривоватая, точно издевательская, но это из-за рубцов.
– И теперь страшно, потому что счастья много не бывает… и как их оставить? Они без меня не сумеют. А я без них.
Сказать нечего. А молчать неудобно.
– Кейрен, у меня получилось жизнь перекроить. А ты свою того и гляди сгноишь…
– И что ты предлагаешь? Сбежать? Куда?
– Я предлагаю подумать для начала и решить, чего именно ты хочешь сам. Я прав по-своему, отец – по-своему, и даже матушка где-то… и нельзя угодить всем. Не получится, Кейрен. Поэтому думай. Решай. А как решишь, то и поймешь, что дальше. Про побег же… если совсем край настанет, то ко мне. За Перевалом не хватает толковых людей. Но, вообще, не думаю, что дядька тебя погонит.
…поорет, постарается договориться… будет пенять за упрямство и рассказывать о слабом здоровье леди Сольвейг, которая станет заглядывать через день. Она не скажет ни слова. Ей хватит выразительного молчания и вечной корзинки с пирожками. Ее матушка не понесет в кабинет, но оставит дежурному констеблю, тем самым подчеркивая, что детская выходка Кейрена – не повод рвать связи с семьей. Капризы пройдут, а семья останется и терпеливо подождет, когда младшенький повзрослеет достаточно, чтобы понять, где его место.
– Говоришь, люди нужны?
Здесь его не оставят в покое.
