– Мы оба знаем, что нет. Но я оставлю тебе жизнь. – Освальд остановился за креслом, и руки его легли на виски. Таннис замерла.
Ледяные влажные пальцы. А если они проберутся в мысли, в те мысли, которые она очень тщательно скрывает?
– Более того, я постараюсь сделать так, чтобы жизнь эта была приятна…
Пальцы подслушивали пульс.
– Ты очень красивая женщина, Таннис… сильная… умная…
Шепот завораживал, уговаривая поверить пальцам, выдать сокровенное.
– Таких немного… я знаю…
Он рвал фразы на слова. Таннис молчала.
– Я не отдам тебя Гренту, обещаю. И сделаю так, что он будет служить тебе верно, как пес…
…который по знаку хозяина перервет ей горло?
– Тебе ведь нравятся псы, Таннис?
Пальцы убрались, но след от прикосновения, холодный, липкий, остался.
– Или дело в одном, конкретном… – Освальд развернул кресло.
Он силен. И зол, но злость скрывает. Только Таннис хорошо его изучила. Левый уголок губы чуть приподнят, и усмешка получается кривоватой. Глаза прищурены. Пальцы упираются в широкий подбородок.
– Оставь его.
– Я бы оставил. – Он смотрит пристально, и Таннис приходится держаться.
Держать лицо. А она никогда не умела держать лицо, и в карты Кейрен всегда ее обыгрывал. Говорил, что эмоции выдают…
– Видишь ли, малявка. – Освальд опирался на край стола. – Твой четвероногий друг все никак не угомонится. Он развил слишком уж бурную деятельность…
Ищет?
Не поверил?
И радость погасла. Нельзя позволить ему найти, потому что… и псы умирают.
– Ты ведь понимаешь, насколько это мешает мне? – Освальд скрестил руки на груди, и вялые бледные пальцы поглаживали черную ткань домашней куртки. Ему к лицу черное…
– Ты сказал, что не тронешь его!
– Не трону. Постараюсь не тронуть, – кивнул Освальд. – Честно говоря, мне и самому сейчас невыгодна его смерть. Все-таки следователь… и род сильный… когда ты успела связаться с таким-то, Таннис?
– Какая разница?
– Ты права, никакой. Итак, о чем мы? – Он покачнулся, едва не задев локтем канделябр. – О том, что твоего щенка надо успокоить. Поэтому завтра мы идем в театр.
– Мы?
– Мы, Таннис. Я и ты… там, насколько я знаю, щенок появится. И ты постараешься донести до него, что нашла себе нового… друга.
Кейрен…
– Таннис, девочка моя, – Освальд наклонился и сдавил щеки, – ты будешь очень убедительна… настолько, чтобы он угомонился. В противном случае… мне и вправду не хочется его убивать.
Кейрен не поверит и…
Умрет. Или поверит, но тогда… от боли думать не получалось. Таннис дышала.
Вдох и выдох.
Дурнота, мучившая ее последние дни, подкатила к горлу, и Таннис, стиснув зубы, заставляла себя забыть о ней. Об Освальде, который наблюдал за ее лицом. Обо всем, кроме необходимости дышать.
Вдох, и ребра растягивают грудную клетку…
…в книжной лавке ей попалась брошюра, оздоровительное дыхание по патентованной методике доктора Вайса: чистые легкие – залог долгой и счастливой жизни.
Хотя бы долгой.
И немного, самую малость – счастливой. Поэтому – вдох, глубокий, чтобы ткань шерстяного платья затрещала, а в груди появилось характерное покалывание, каковое, по мнению доктора Вайса, наглядно свидетельствует о раскрытии внутренних энергетических каналов.
И задержать воздух. Долго. До цветных кругов перед глазами. До рези в горле.
И медленный выдох.
