И будет ли она вовсе… дядя ясно велел прекратить копать, но Кейрен останавливаться не собирался. Подняв воротник пальто, он решительно зашагал по тротуару.
Смеркалось. Впрочем, в преддверии Перелома дни становились коротки, темны. Солнце пряталось, а когда выглядывало, то было небольшим, с горошину. Оно утратило и свет, и яркость, превратившись в белую залысину на ворсистой ткани туч.
Снег падал, кажется, давно, цеплялся за двускатные крыши, соскальзывал и задерживался на навесах. Навесы эти прогибались, время от времени снег шумно сползал, случалось, что и под ноги. Он мешался с водой и грязью, собирался в выбоинах тротуара черными лужами, от которых расползались ручьи. Воняло сыростью.
Навозом.
Ботинки промокли. И штаны тоже. Брючины облепили ноги, и при каждом шаге отставали от кожи, чтобы вновь беззвучно прилипнуть к ней. Холодный порывистый ветер продувал и тонкую кашемировую ткань пальто, и серый Кейренов пиджак, и рубашку.
А до архива оставалось два квартала.
Старая ратуша стояла у берега, и некогда она возвышалась над окрестными домишками, выделяясь среди них и цветом – сложенная из песчаника, ратуша имела вызывающе светлый окрас, – и тремя этажами, и узкими пузатыми балкончиками, под которыми раскинули крылья химеры. Они и ныне взирали на редких посетителей с высокомерным презрением.
Кейрен толкнул тугую дверь, сделанную словно бы нарочно, дабы отвадить просителей, и оказался в узком полукруглом холле.
Казенный запах, крепкий, пропитавший и серые неровные стены, и затертый до проплешин пол, пусть и многажды подновлявшийся лаком, и мебель той особой породы, что характерна исключительно для присутственных мест.
Вонь слежавшихся бумаг, уже тронутых тленом, запах мышей, давным-давно облюбовавших и бумаги, и солидные шкафы, в коих эти бумаги хранили, сырой штукатурки, чернил… их, сколь Кейрен знал, доставляли в огромных стеклянных бутылях, которые принимал лично старший архивариус, а после делил, отмеряя чернила древней стеклянною рюмкой на две унции.
Архивариус был на месте. Он восседал за конторкой, окруженный свитой из четырех огромных, в потолок, шкафов с гладкими дверцами на тяжелых петлях. Петли сияли медью, а вот ручки были зелены, равно как и замки. Меж шкафами ютилась деревянная скамья для просителей.
– Дело герцогини Шеффолк… – Архивариус ущипнул кисточку.
Кисточка свисала с края четырехугольной парчовой шапочки, а шапочка возвышалась на округлой, какой-то идеальной в этой округлости, голове человека.
Выдвинув верхний ящик, он достал из него солидную тетрадь в зеленом переплете и казенного вида чернильницу. А перо извлек из-под широкой поношенной мантии. Мистер Диссер всегда свято блюл инструкции, сколь бы нелепы они ни были. И ныне он медленно, раздражающе медленно перелистывал страницы тетради, то и дело отвлекаясь на муху, что сонно кружила над столом, на разлохмаченное гусиное перо, на тетрадь и записи, сделанные недолжным образом, на разрешение… его мистер Диссер разглядывал особенно тщательно, то и дело хмыкая, морща изящный носик.
Подозревал неладное?
Наконец, раскрыв тетрадь на пустой странице, он подвинул ее к себе, переставил чернильницу по левую руку и медленно, аккуратно, буква за буквой, принялся вносить данные с разрешения.
Кейрен стоял.
С ботинок его натекла изрядная лужа, которую, впрочем, впитал лысоватый ковер. Он прикрывал не менее лысый, пусть и тщательнейшим образом выскобленный пол, доходя до самых ножек шкафов.
– А могу я… – Кейрен поежился.
В кабинете было прохладно, и промокшие ноги сводило судорогой.
– Нет, – не отрывая взгляда от тетради, заявил мистер Диссер. – Не можете. Вас проводят и выдадут бумаги согласно вашему запросу… ознакомьтесь с правилами поведения в архиве.
Он подвинул к Кейрену увесистую папку.
– Я уже бывал здесь. – Терпение иссякало.
– Ознакомьтесь, – равнодушно повторил мистер Диссер.
Ознакомиться, пробежав взглядом по череде запретов. Расписаться в том, что ознакомлен… и в соседней графе… и еще в графах трех или четырех.
Нулевой архив располагался в сухом прохладном подвале, и смотрительница его, солидных размеров девица, чем-то неуловимо похожая на мистера Диссера, куталась в пуховую шаль. На Кейрена она взирала раздраженно, видимо, он нарушил привычный порядок и уютную пустоту места.
Зал для работы. И пяток столов, одинаково заброшенных и пыльных. Девица наскоро смахнула пыль войлочной тряпкой и велела:
– Садитесь.
…снова шкафы старой казенной породы, с плотно сомкнутыми дверцами из бука, с ячейками, в которых хранятся карточки каталога, с тяжелыми
