– Решила проведать нашу девочку.
– Ночью?
– Мне не спалось. – Старуха всхлипнула, и голос ее изменился, сделавшись дребезжащим, нервным. – Меня бессонница мучает!
– Примите капли. Помните, я принес вам капли?
– Да? – Удивление почти искреннее. – Наверное, я забыла…
– Наверное, тетушка, – легко согласился Шеффолк. – Вы забыли… это бывает… хотите, я лично буду напоминать вам о каплях.
– Конечно, Освальд. Ты такой милый мальчик… а помнишь, мы вместе зал к Рождеству наряжали? И ты мне свечки подавал… ты был таким послушным…
– Как я могу забыть, тетушка. Но идемте, Таннис следует отдыхать…
Вновь шаркающие шаги, теперь старуха идет нарочито медленно, и Кейрен слышит обоих. А дверцы шкафа прогибаются.
– Сиди. – Таннис говорит очень тихо. – Освальд вернется, чтобы проверить…
Он и вправду возвращается и ступает легко, беззвучно, но о появлении предупреждает запах. И Кейрен сжимает губы, запирая клокочущую в горле ярость.
– И тебе не спится? – От Освальда несет плесенью и подземельем, еще кровью, не свежей, но застарелой.
– Да… вот как-то…
– Не обращай на старуху внимания, она давным-давно свихнулась.
– Но ты ее терпишь?
Таннис отступает.
– Мама к ней привязалась…
– А ты почему не спишь? Дела?
– Дела, – охотно соглашается Освальд. – И милая, я предпочел бы, чтобы сегодня ты осталась у себя, хорошо?
– Хорошо.
– И даже не спросишь почему?
– Не спрошу. Меньше знаешь… дольше живешь, верно?
– Прекрати. – Его тон изменился. – Я же обещал, что не трону тебя. Просто потерпи. Все закончится и…
– Когда?
– Скоро, Таннис. Очень скоро.
Он замолкает.
Исчезает. И тишина воцаряется надолго, Кейрен слушает ее, уже не ушами, но кожей, нервную, лживую, готовую в любой миг рассыпаться, как сыплются под его прикосновением шубы.
– Выходи. – Таннис открывает двери. – Он ушел и… вернется, но позже. Гостей встречает.
– Каких?
– Откуда мне знать? Ты же слышал. Тех, которых мне показывать не станет…
А вот Кейрен просто-напросто обязан взглянуть на них.
– Тебя заперли?
– Нет. Отсюда все равно не сбежать.
Ее голос, ее потухший взгляд и страх, который вернулся, тревожили. И Кейрен обнял эту странную беспокойную женщину, сказав:
– Я тебя вытащу, слышишь?
– Конечно.
Таннис солгала, глядя ему в глаза, улыбаясь.
– Возвращайся в постель. Он прав, тебе следует отдохнуть. – Кейрен поцеловал поблекшие веснушки на ее щеках. – Вот так… и глаза закрывай.
Он сидел рядом, держал ее за руку, слушая и дыхание, которое становилось более спокойным, глубоким, и древний одичалый дом.
Обернувшись, Кейрен ткнулся носом в раскрытую ладонь: не стоит волноваться.
Дверь и вправду была не заперта.
А коридор – темен.
И путеводной нитью по нему протянулся плесневелый запах Освальда Шеффолка. Этот запах вел, заставляя держаться в тени, прислушиваться к ночным шорохам и скрипам, тяжелым вздохам где-то рядом, к урчанию труб и стону камня, который воевал с зимой.
Ветру.
Воде, что, срываясь с острия каменной иглы, разбивалась о подоконник.