– Рада…
– И мне его не хватает…
– Да, пожалуй. – Тод убирает руку и ту, которая лежала на груди Ульне, сдавливая слабое ее сердце. – Теперь я вижу… из вас получилась бы хорошая пара.
Он смеется, и Ульне просыпается от этого смеха, а может, от громкого хруста розовых стеблей, от влажного прикосновения пальцев к щеке.
– Ульне, Ульне… – Этот дребезжащий голос принадлежит не Тоду. – Ульне, ты так кричала! Я услышала…
Марта.
Всего-навсего толстая старая Марта в нелепой широченной рубашке. Она отделана кружевом, и шлейф из ткани волочится по полу, выметая пыль, вычерчивая едва заметный след.
– Ты…
– Я, Ульне, конечно, я. – Марта садится на край кровати, на то место, которое выбирал себе Тод, но под весом ее старая перина сминается.
Кружево. И свеча в оловянном листочке-подсвечнике. Гнутая ручка, закопченное зеркальце, в котором отражается рыжий огонек, слишком яркий для Ульне.
– Убери.
– Конечно, Ульне.
– Уходи…
– Ульне, тебе нужен доктор. – Марта не собирается уходить, она возится, что-то переставляя на столе, хотя точно знает, что Ульне ненавидит перемены. А вернувшись к постели, принимается мять подушки, подсовывать их под ослабевшее тело Ульне.
– Уходи. – Голос надорванный, и Марта поджимает губы.
– Я позову…
– Мне не нужен доктор.
– Не доктора. – Она поправляет кружевной высокий чепец.
Освальд появляется быстро.
– Мама, вам плохо? – Он отбрасывает одеяло, и Ульне испытывает непонятный, несвойственный ей прежде стыд. Она видит себя словно бы со стороны.
Тесная сорочка прилипла к телу, обрисовывая резкие черты его, костистые ноги, острые грани таза, вдавленный живот и сухую старческую грудь. Видит и руки свои, вытянувшиеся вдоль тела, скрюченные и темные, и вправду похожие на вороньи лапы. Видит мосластую шею с раздутым зобом и складкой темной кожи под ним. Чужое, неподвижное лицо. Растрепанные волосы… никогда-то Ульне не признавала ночных чепцов, и ныне сама себе была отвратительна, косматая грязная старуха.
– Пошлите за доктором. – Освальд сдавил руку, пытаясь добраться до нити пульса.
Ослаб. И вот-вот оборвется, но не сегодня, прав Тод – еще не время. Он не отпустит Ульне просто так, не помучив. И зря ее мальчик беспокоится… склонился, слушает больное сердце.
– Почему вы молчали? – Упрек заслужен, и Ульне вновь стыдно.
– Марта… уйди.
Она хмурится, но отходит к двери, оставив, правда, на столике свечу. Надо сказать, чтобы убрали, после снов Ульне неприятно смотреть на свечи.
– Как тебя звали? – Она вглядывается в лицо того, кто стал ее сыном.
– Войтех.
– Красивое имя…
– Доктор скоро придет.
– Пустое. Помоги мне сесть.
– Я не думаю…
– Помоги.
Славный мальчик, сильный и справится. Ей хотелось бы думать так, потому что иначе все зря. Но странное дело, мысль о том, что Войтех… нет, Освальд, ее дорогой Освальд, вернет Шеффолкам былую славу, более не приносила успокоения. Он же, усадив Ульне, спешно подвигал к ней подушки.
– Дышать тяжело, – пожаловалась она, прижав к ноющей груди руку.
– Доктор…
– Ничего не сделает, мальчик. Время пришло… почти пришло. – Сердце запинается на каждом слове. – Будь добр, принеси мне книгу.
– Какую?
– Особую, Освальд… книгу Шеффолков.
