…Кейрен обещал, что вернется.
Паштет из гусиной печени, речная форель и ягнячье каре на ребрышках. Рыбный суп, еще горячий, острый до того, что каждую ложку приходится запивать.
В высоком бокале – желтоватый отвар.
Освальд следит, сам не ест, но и разговор не спешит начинать.
– Чего ты хочешь?
Мусс из клюквы и черной смородины, приятно кисловатый. И к нему – чай и сладкие корзинки со взбитыми сливками. Сливок совершенно не хочется, и Таннис сосредоточенно соскребает их на тарелку. Плевать, что так не принято.
– Вообще? – уточнил Освальд. – Или от тебя?
– От меня – я знаю, если, конечно, ты не передумал?
– Нет.
– Тогда вообще.
– Мне казалось, что ты и это знаешь.
Ну да, войти в историю. Ему всегда хотелось большего, чем окружающий мир мог предложить. И странно, что прежде Таннис не замечала.
– Мама умерла, – он сказал это очень тихо и отвернулся. – Мне… пришлось.
– Убить?
– Дать ей уйти. – Освальд взял из вазы яблоко и сдавил в руке, до хруста, до светлого сока, который потек меж стиснутых пальцев, по белому запястью, под белый же манжет рубашки. – С ней случился удар… здесь я уж точно не виноват.
Таннис кивнула, засовывая в рот очищенную от сливок корзинку.
– Она все равно была скорее мертвой, чем живой. Лежала, дышала, но и только. Такой человек себя не осознает, а я… мне требовался повод.
– И поэтому ты убил старуху.
Освальд дернулся и зло поправил:
– Освободил.
– Освободил, – согласилась Таннис, пускай он это так называет, если легче. – Но на душе твоей погано, и ты решил со мной побеседовать. Больше не с кем?
А ведь и вправду не с кем.
– Знаешь, что самое смешное? – Освальд Шеффолк откинулся в кресле. – Я так и не побывал на море…
– За чем дело стало?
– Кто ж его знает, за чем… за всем, Таннис. Тедди… Ульне… планы эти… всегда хватало дел, а на море так и не выбрался. И не выберусь, наверное. Мне нехорошо становится снаружи. Ты знаешь, что подземники боятся открытых пространств?
– Откуда?
– Действительно, откуда. И хорошо, когда знаешь все это исключительно в теории. Я вот не сразу понял… там, под землей, есть огромные пещеры, в которые и Шеффолк-холл упрятать можно. В пещерах – озера, черные, с неподвижной водой. В ней водятся слепые угри. Я назвал их угрями, но на самом деле это черви такие, с кожей бледной, прозрачной. Они покрыты редкой щетиной и глаз не имеют. А вот пасть – это да… круглую…
Освальд погладил щеку.
– Они безопасны, питаются плесенью, слизывают с камней. Выглядят мерзко, а вот мясо вкусное, его сырым есть можно, до того нежное оно…
Таннис затошнило. Она как-то живо представила себе этих черверыбин с длинною белесой щетиной.
– Подземники их любят и, когда получается поймать, радуются. Они как дети. И не понимают разницы между добром и злом. Живут как живется, жрут себе подобных, ловят рыбин… только в те огромные пещеры не заходят. Там слишком… гулко. Пусто. Понимаешь?
– Вроде да.
Услышал ли? Прищуренные глаза и взгляд в стену. Нервная кривая улыбка, так хорошо знакомая по прежней жизни.
– Я вижу во сне эту пустоту. И море. И обрыв. Мне всего-то надо шагнуть с него. Я ведь никогда не боялся прыгать, а тут… пустота подавляет.
– Ты добрался до своего предела.
– Наверное. Но мне надо дальше.
– Чего ради? Войтех, послушай, ты хочешь спасти людей. А им оно надо? Ты их спросил? Ты когда-то правильно сказал, что их все устраивает. Они привыкли к такой жизни. Они считают ее нормальной и…
– Хорошо, что ты есть. – Он повернулся к Таннис и прижал палец к ее губам. – С тобой не надо притворяться. Потом, когда все закончится, ты поймешь. Нет, помолчи, пожалуйста. Поймешь, что я был прав. Мир нужно очистить. Встряхнуть. И только тогда он изменится. Станет…
– Справедливей?
