Кто-то, стоящий за спиной Таннис.
Пускай… мечтам позволена свобода.
– Я вернусь как только смогу. – Кейрен не хочет уходить.
Уикенд за городом. Семья требует, долг, от которого не выйдет откреститься, но он все равно тянет до последнего, не спеша покидать дом и Таннис. А на пороге обнимает, держит долго, целует…
– Запах останется. – Таннис, не выдержав, касается волос.
– Пускай… ты моя.
…только пока сама хотела этого. Но она не скажет вслух. И позволит ему поверить, что дождется. Наверное, это предательство, но Кейрен и вправду не позволит ей уйти.
– Прости… – шепчет она в спину.
А саквояж уже собран. Вещей немного, а из подарков Таннис возьмет лишь золотую бабочку с расписанными эмалью крыльями. На память.
Дилижанс отправится в полдень. Таннис успеет снять деньги со счета… и письмо написать. Нехорошо уходить, не попрощавшись, но… он простит.
Поймет.
Когда-нибудь он тоже отыщет свой берег.
Ее перехватили на вокзале.
Саквояж вдруг вывернулся из руки, а сама рука оказалась в тисках чьих-то пальцев.
– Здравствуй, дорогая, – раздался над ухом такой омерзительно знакомый голос. – Не ждала?
Таннис сжалась, предчувствуя удар. Но удара не последовало.
– Идем, – велел Грент. – Кое-кто очень хочет встретиться с тобой…
Глава 13
Зимний сад. И снег вторые сутки кряду.
Стекла морозом затянуло.
Молчание.
Люта мрачна. Она идет по дорожке, заводная кукла в шерстяном платье бледно-зеленого цвета. Под горлом платье заколото брошью-птичкой, и Кейрена подмывает эту брошь стянуть, тогда, быть может, кукла оживет. Ей ведь не по нраву колючий воротничок и кружевные манжеты, турнюр, шлейф, что волочится по посыпанной крашеным песком дорожке, затирая их следы.
Люта молчит.
И ему сказать нечего. Но молчание угнетает.
– Ты не замерзла?
Поверх платья – соболиное манто, слишком тяжелое и солидное, чтобы принадлежать Люте. Мех переливается в свете бумажных фонариков, которыми украшен сад.
– Нет.
Люта трогает соболей, и лицо ее оживает, появляется выражение… брезгливое? Раздраженное.
– Мы можем вернуться.
– Как хочешь.
Ей все равно. Она обижена на Кейрена, который вернул ее домой. Она ведь уговаривала поспособствовать побегу, помочь ей добраться до Перевала, а там она сама справится.
Домашняя девочка.
Справится… и бесполезно рассказывать о том, что мир, тот самый, который виделся Люте прекрасным и незнакомым, вовсе не так уж добр, а к слабым и беспощаден. Ей побег представлялся приключением, а Кейрен… врагом?
Но возвращаться желания нет.
Душно в доме. Тяжело. Ощущение такое, будто шейный платок горло пережал и каждый вдох дается с боем. Но Кейрен дышит, и… кажется, он тоже – заводная кукла.
– Тебе нравится зима?
Беседка и деревянная решетка, выбеленная снегом. Внутри – сумрак, который странным образом разжимает узел, позволяя дышать нормально. Кейрен спешит, точно боится, что эта подаренная свобода вот-вот закончится. Пахнет деревом. И землей, смерзшейся, скрытой подо льдом. Немного металлом… тальком и воском, которым укладывали волосы Люты.
– Ты доволен, да? – Она трогает башню из локонов и кривится, того и гляди расплачется.
– Нет.