Он замолчал – и, казалось, весь мир замер вместе с ним.
– Твоя мать была повелителем.
Когда Икс открыл глаза, Рвач держала его голову у себя на коленях и промывала ему раны. Он был изумлен, обнаружив ее у себя в камере и без присутствия охранников. Он никогда раньше не видел, чтобы двух заключенных оставляли наедине даже на мгновение. Видимо, этого добился Регент.
Рвач сидела, поджав ноги, и ее изодранное золотистое платье разметалось во все стороны. Рядом с ней стояла каменная миска, наполненная исцеляющей водой. Она промокала лицо Икса тряпицей, задумчиво мурлыча при этом какую-то мелодию. Грубая металлическая лампа отбрасывала ее тень на стену.
В тени и песне было что-то, пробудившее у Икса воспоминания.
– Ты раньше уже за мной ухаживала, – сказал он. – Когда я был маленький. Ты пела именно эту песню.
Рвач окунула тряпицу в воду и отжала ее над миской.
Вид ее рук заставил Икса содрогнуться: это были сплошные кости и узлы. Остатки ее ногтей были вросшими, их покрывала корка крови. И все-таки в ней была нежность – сияние, которого он не видел с детских лет.
– Это – одна из немногих мелодий, которые я помню, – сказала она. – А про слова не спрашивай: они вылетели у меня из головы – фьють! Что-то жалостливое про воробушка, надо полагать.
Она приложила тряпицу Иксу ко лбу.
– Тебе никогда не говорили, что моя мать была повелителем? – спросил он у нее. – Правда?
– Никогда, клянусь! – ответила Рвач. – Я знала, что в тебе есть нечто особенное, и всегда так тебе и говорила. Ты уже к шестнадцати годам был более умелым и рьяным охотником, чем я, а, как ты знаешь, я личность поистине легендарная.
Промыв Иксу раны, Рвач начала бинтовать самые тяжелые из них, начав с глубокой раны в ноге. У Икса не было сил поднять голову и оценить повреждение. Тем не менее он понял, что травма серьезная: при виде нее его подруга нахмурилась.
– Эта гадость у тебя на ноге меня тревожит, – сказала она. – Словно зубчатая трещина из ткани и крови. Горит?
– Да, – подтвердил Икс. – Как будто в белом пламени. И, пожалуйста, больше ее не описывай.
– Прошу прощения, – извинилась Рвач. – Боюсь, что она воспалена, хоть я и не врач, а всего лишь убийца.
Икс стиснул зубы, чтобы отвлечься от боли, и посмотрел на женщину. Ее кожа почти не испортилась за проведенные в Низинах века, и она оставалась красавицей по любым меркам. У нее были четкие, яркие черты лица, твердый подбородок с ямочкой и не стареющие голубые глаза. Она уже много десятков лет не охотилась на души, так что даже ссадины у нее под глазами поблекли. Сегодня ее темные волосы были собраны в узел на макушке – и одна седая прядь перевивала его, словно мишура.
– Тебе не хватает материнства? – спросил Икс спустя какое-то время.
Разговор приносил столь нужное ему облегчение – и он понял, что его придется поддерживать, как поддерживают огонь.
Рвач кивнула.
– Я была хорошей матерью, – сказала она. – Альфи и Белинда всегда были румяные и пухленькие. К несчастью, детям свойственно отдаляться от матери, увидев, как она разбивает служанке череп чайником.
Икс спросил, не заходила ли она к ним – не заглядывала ли в окна или останавливалась напротив их дома, замаскировавшись, когда охотилась на души.
Рвач уныло покачала головой.
– Я не смогла бы смотреть на детей и не обнять их, – призналась она. – Я бы этого не пережила. – На мгновение она ушла в свои мысли. – Через сто лет после того, как меня сюда доставили, один из охотников по моей просьбе узнал, что стало с моей семьей. Мой муж снова женился – на американке, надо же! – и они уплыли в Нью-Йорк, как те противные первопоселенцы. Когда Альфи было одиннадцать…
Рвач на секунду замолчала, решая, следует ли продолжать.
– Когда Альфи было одиннадцать, – все-таки сказала она, – он погиб при пожаре на конюшне. Его придавило опорой или балкой, как-то так. Белинда пыталась сдвинуть ее у него с груди, но ей было всего девять, так что сил у нее не хватило. Она так и не оправилась от потери, как мне сказали. Ее поместили в какой-то сумасшедший дом, потому что новая жена моего мужа не желала выносить ее плача.
– А муж… – спросил Икс. – Ты его любила?
Рвач моментально вышла из печальной задумчивости.
– Господи! Нет, конечно! – воскликнула она. – Когда он воздерживался от разговоров… и не трогал меня своими потными руками… то в его обществе было вполне приятно. Но, полагаю, высокое комнатное растение вполне могло бы справиться с этой ролью.
Икс закрыл глаза и услышал, как она отрывает кусок бинта.
– Кажется… – начал было он и замолчал, чувствуя, как у него от смущения вспыхнули щеки.
