отбить у богини три пальца.
Император хмуро усмехнулся, а тонкое лицо патриция побледнело от ярости.
– Где он? – спросил Флакк.
– В эргастуле, господин, с колодкой на шее.
– Привести его сюда и собрать всех рабов.
Через несколько минут вся задняя часть атриума оказалась заполнена пёстрой толпой слуг, исполняющих многочисленные обязанности по ведению хозяйства в доме знатного римского вельможи. Здесь присутствовал аркарий, или счетовод, с заткнутым за ухо стилом; лоснящийся от жира прегустатор, пробующий каждое блюдо, – он служил барьером между ядом и желудком господина; рядом с ним находился его предшественник, потерявший рассудок двадцать лет назад, отравившись соком канидийского дурмана; келарий, хранитель винного погреба, покинувший свои драгоценные амфоры, тоже явился на зов хозяина; был здесь повар с половником в руке; пришёл напыщенный номенклатор, чьей обязанностью было объявлять имена приглашённых гостей, а вместе с ним кубикуларий, рассаживающий их за столом, силенциарий, отвечающий за тишину и порядок в доме, структор, расставляющий столы, карптор, разделывающий пищу, кинерарий, возжигающий огонь, и многие, многие другие.
Кто в страхе, кто с интересом – все собрались посмотреть, как будут судить злополучного Дата.
За спинами мужчин прятался рой хихикающих и перешёптывающихся женщин и девушек из бельевой, прачечной и ткацкой – Марии, Керузы, Амариллиды вставали на цыпочки или выставляли симпатичные любопытные мордашки поверх плеч представителей сильной половины прислуги. Сквозь эту толпу с трудом пробились двое дюжих молодцов, ведущих обвиняемого. Это был маленький смуглый человечек с грубыми чертами лица, неряшливо торчащей бородой и безумными глазами, горящими каким-то мощным внутренним огнём. Руки его были связаны за спиной, а шею охватывал тяжёлый деревянный ошейник, или фурка, одеваемый обычно на непокорных рабов. Кровоточащая царапина на щеке свидетельствовала о том, что в предыдущей потасовке ему уже крепко досталось.
– Это ты – мусорщик Дат? – задал первый вопрос патриций.
Преступник гордо выпрямился.
– Да, – сказал он, – моё имя Дат.
– Ответь мне, ты испортил мою статую?
– Да, я.
Ответ прозвучал с бесшабашной дерзостью, вызывающей невольное уважение. К гневу хозяина присоединилось острое любопытство.
– Почему ты так поступил? – спросил он.
– Это был мой долг!
– Почему же ты считаешь своим долгом уничтожать собственность хозяина?
– Потому что я христианин! – Глаза его недобро сверкнули на смуглом лице. – Потому что нет другого бога, кроме Всевышнего и Предвечного, а все прочие суть идолища поганые. Какое отношение имеет эта голая шлюха к Тому, чьим одеянием служит свод небесный, а весь мир – лишь подставка для ног? Служа Ему, разбил я твою статую.
Домициан с усмешкой посмотрел на патриция:
– Ты ничего от него не добьёшься. Эти всегда так рассуждают, даже со львами на арене. Аргументы всех римских философов бессильны переубедить их. Стоя пред моим лицом, они нагло отказываются принести жертву в мою честь[56]. Никогда ещё мне не приходилось иметь дело с таким невозможным народом. На твоём месте я бы долго не раздумывал.
– Что же посоветует великий Цезарь?
– Сегодня днём состоятся игры. Я собираюсь показать нового охотничьего леопарда, присланного мне в подарок царём Нумидии. Этот раб может позабавить нас, когда голодный зверь начнёт обнюхивать ему пятки.
Патриций на мгновение задумался. Он всегда по-отечески относился к слугам, и сама мысль отдать кого-то из них на растерзание была для него ненавистна. Быть может, всё-таки, если этот твердолобый фанатик раскается в содеянном, ему удастся сохранить жизнь. Во всяком случае, попытаться стоило.
– Твоё преступление заслуживает смерти, – сказал он. – Можешь ли ты привести какие-нибудь доводы в свою защиту, учитывая, что разбитая тобой статуя стоит в сотни раз дороже тебя самого?
Раб пристально поглядел на хозяина.
– Я не страшусь смерти, – сказал он. – Моя сестра Кандида умерла на арене, и я готов последовать её примеру. Это верно, что я испортил твою статую, но взамен могу предложить тебе нечто во много раз более ценное. Хочешь обрести Слово Истины вместо твоего разбитого идола?
Император расхохотался.
– Ты ничего от него не добьёшься, Эмилий, – повторил он. – Я давно знаю это проклятое семя. Он сам говорит, что готов умереть. Так зачем же ему мешать?
