преспокойно находит эти аргументы сам, столько, сколько понадобится и еще парочку про запас.
– Думаете, я преувеличиваю? – усмехнулся Гэйшери. – Это вы просто еще не поняли, что я всегда прав. Даже когда говорю глупости. Особенно когда говорю глупости! Кто ж виноват, что правда часто бывает так же глупа, как люди? Вот и моя такова. Столько тысячелетий прошло, Мир уцелел, не рухнул, но живущие здесь люди по-прежнему думают не в ту сторону, вместо радости бесконечных возможностей видят в магии зло. Не такого будущего я хотел для своего Мира! – он умолк и вдруг совершенно по-детски обиженно добавил: – Я совсем иначе это себе представлял.
– Ну слушайте! – не выдержал я. – Ничего не делается сразу, в один день. На все нужно время. Сами подумайте: у нас война между Орденами всего сто с небольшим лет назад закончилась. Вы сами сегодня заметили, что в городе прекрасная атмосфера. И это только начало, то ли еще будет. Надо просто подождать.
– Вот чего я терпеть не могу, так это ждать, – мрачно буркнул Гэйшери.
– Я тоже. Но вам проще: сами говорили, что можете пересечь Мост Времени и посмотреть, как у нас все будет через тысячу лет.
– Могу, если меня там кто-нибудь встретит, – неохотно согласился он. – Я давно решил договориться с Сотофой, на нее в таком деле можно положиться, но… Положа руку на сердце, я просто боюсь. Я и сейчас к вам идти боялся. Я вообще не особо храбрый, только делаю вид. Думал, а вдруг стало еще хуже, чем было? Приду и увижу, что уцелевший по моей воле Мир совсем запаршивел? И как я потом буду жить с таким грузом? А придется – еще восемьсот с лишним лет, согласно договору. Раньше мне уходить нельзя. Но рискнул. И правильно сделал, сам вижу, что стало заметно получше. Однако нет никаких гарантий, что мне понравится то, к чему вы придете через тысячу лет. Поэтому посмотрю на ваше будущее за несколько дней до смерти. Чтобы не слишком долго мучиться, если выйдет не по-моему. А если по-моему – отлично, умру счастливым, точно зная, что все-таки справился. С какой стороны ни глянь, так лучше всего.
– Я почему-то был уверен, что вы вообще бессмертны, – зачем-то сказал я.
– Ну так все люди бессмертны, – равнодушно пожал плечами Гэйшери. – Почему только я? Но это не означает, что каждый обязан вечно жить одну и ту же жизнь. Впрочем, поначалу я именно так и планировал. Мне очень нравилось, быть таким, каким родился, думал, от добра добра не ищут, лучше, пожалуй, все равно не получится, оставляем как есть – навсегда. Однако с тех пор многое изменилось. И я уже очень долго жду, не дождусь возможности начать какую-нибудь новую игру. В следующий раз не буду убивать самых близких, даже ради спасения целой сотни Миров. Оно того не стоит, сэр Макс.
Я не стал говорить ему: «Понимаю». Хотя, наверное, понимал.
– Но насчет того, что на все нужно время, вы абсолютно правы, – неожиданно весело сказал Гэйшери. – Это же только у меня все быстро, а большинство людей медленные. Пока у них в голове уляжется новая информация и прорастет хоть какими-то переменами, звезды успеют погаснуть. Но это вовсе не значит, что ничего не делается. Делается, как может. Вечно я упускаю этот момент!
Он извлек из воздуха очередной белый картонный стакан, вручил его мне, сказал:
– По моим наблюдениям, желание пожаловаться посещает меня не слишком часто, примерно два-три раза в тысячу лет. Вам просто не повезло.
– Ничего страшного, – сказал я. – Мне почему-то часто жалуются.
– Такое уж впечатление вы производите на окружающих. Есть в вас какая-то неуловимая странность, придающая вам некоторое сходство с наваждением – ясно, что таких людей не бывает, а значит, и вас, вероятно, нет. Пожаловаться вам – почти то же самое, что сделать это наедине с собой. Вроде бы выговорился, а все равно не считается – очень удобно, великий соблазн. Умом при этом понимаешь, что вы существуете вполне объективно, но мало ли, что мы все понимаем умом.
– Тем не менее, я действительно объективно существую. Объективнее не бывает, – сухо заметил я.
Это, можно сказать, моя больная мозоль. Я так долго сомневался в подлинности – не то своей, не то всего со мной происходящего, что до сих пор предпочитаю думать на эту тему поменьше. В идеале вообще не вспоминать.
– Разумеется, вы существуете, – согласился Гэйшери. – Я говорю не о настоящем положении дел, а только о впечатлении, которое вы производите на сторонних наблюдателей. Интересная разновидность обаяния, я бы, пожалуй, тоже так хотел. Однако для объективно существующего человека вы отлично держались, спасибо. И даже более-менее меня утешили, что особенно удивительно: обычно в такие моменты я не прислушиваюсь к чужим словам. А теперь я наконец-то получу ответ на давно волновавший меня вопрос: что приснится, если уснуть в далеком будущем, спустя много тысячелетий после собственной смерти? До сих пор мне ни разу не удавалось поспать в столь удивительных обстоятельствах, но сейчас у меня появился шанс. Я очень устал. И настолько спокоен, насколько это вообще возможно для меня.
С этими словами он через окно влез в башню и погасил там свет. А я остался наедине с жидким латте, в котором едва различался кофейный вкус. Впрочем, в качестве стакана молока на ночь оно вполне годилось.
Шансов уснуть после всех этих разговоров у меня было немного, однако я хорошо себя изучил и знаю, как обхитрить организм: главное – не укладывать его в постель, а с максимальными неудобствами разместить в любом непригодном для сна месте. Кабинет Джуффина – идеальный вариант, но черепичная крыша – тоже вполне ничего, особенно в холодное осеннее утро, вскоре после дождя, если не полениться и призвать к себе одеяло, сойдет.
Я и правда задремал; мне даже приснился какой-то невиданный зверь лилового цвета, пушистое тело с крыльями летучей мыши на тонких
