– Тоже мне, великая трудность до двадцати тысяч сосчитать! – презрительно фыркнула леди Тайяра. – Любой школьник сумеет. Но он все равно молодец, жить двадцать тысяч лет подряд это разумный выбор. Довольно много можно успеть.
– Может, и вы теперь столько проживете, если уж все равно воскресли, – сказала ей Базилио. – Почему нет?
Надо же, какая способная, слету научилась утешать. По крайней мере, леди Тайяра окончательно прекратила реветь и ответила почти нормальным голосом:
– Может, и проживу. Но на данном этапе работы мне было гораздо удобней оставаться призраком. Прекрасное состояние! Вечное сияние чистого разума, и никаких забот. А теперь начинай сначала: деньги, имущество, жилье, так называемое человеческое общение и прочие невыносимые хлопоты. И сон – столько драгоценного времени снова придется на него тратить! А если еще, упаси меня от такой беды Сердце Мира, чья-нибудь задница в очередной раз понравится? Тогда прощай ясность мысли на целую дюжину дней. Ненавижу, когда рушатся мои планы! Особенно если настолько невовремя, – заключила она. Но уже не скорбно, просто сердито.
А с сердитыми леди мне гораздо легче найти общий язык, чем с рыдающими. К такому их агрегатному состоянию я как-то больше привык.
– С Гэйшери ничего не поделаешь, – сказал я леди Тайяре. – Это такое стихийное бедствие вроде потопа, его можно только переждать и постараться выйти с наименьшими потерями.
– Да я уже потеряла все! – воскликнула она, скорбно воздев к потолку руки. Кстати, очень красивые руки. Я и забыл.
– Не все, а только свое бестелесное состояние, – возразил я. – Голова-то осталась при вас. И то, что в ней. Это главное. При такой голове какая разница, есть у вас тело или нет?
– Это был комплимент, или вы надо мной подшучиваете? – строго спросила леди Тайяра.
– Первое, разумеется. По-моему, ваша голова – это совсем не смешно.
– Вы можете и дальше оставаться у нас. Сами видели, сколько здесь пустых комнат, – предложила Базилио, адресовав мне при этом такой умоляющий взгляд, что даже если бы я ненавидел нашу гостью всем сердцем, все равно не смог бы устоять.
– Вы же не бросите Базилио, – сказал я леди Тайяре. – Вы сейчас нужны ей как воздух. Сами говорили, она очень способная, а способным людям надо постоянно учиться, причем на пределе возможностей. А другой такой учительницы во всем Мире не отыскать.
– Но теперь она будет учиться в Университете.
– Если еще поступлю, – напомнила Базилио.
– Да поступишь, конечно, – отмахнулась леди Тайяра. – Кого туда и брать, если не тебя.
– В том и проблема, – объяснил я. – Ей там будет слишком легко. К тому же кто-то должен ежедневно вытряхивать из ее бедной головы глупости, которым нынче учат студентов. Я совершенно точно не потяну. Поэтому готов идти на любые расходы. Кров, стол, жалование по вашему желанию; бонусом прилагаются интриги, скандалы, расследования, нашествия Безумных Магистров, – я многозначительно возвел глаза к потолку, подразумевая башню, в которой залег Гэйшери, – и другие оригинальные способы отрывать вас от работы в самый неподходящий момент. Но по крайней мере, моя задница не будет вас отвлекать. В смысле вы на нее уже вдоволь нагляделись, скучное повседневное зрелище, как заоконный пейзаж.
Леди Тайяра наконец-то рассмеялась. Теперь, по моему опыту обращения с сердитыми леди, дело должно было пойти на лад.
– Я в этом деле и сам пострадавший, – сказал я. – Только расхвастался друзьям, что у меня в доме завелся призрак величайшего математического гения, как вдруг – оп-па! – и нет никакого призрака. Но живой гений, я думаю, тоже вполне сойдет. Впрочем, если вам у нас надоело, съезжайте, конечно. Ваши интересы все-таки важней моего хвастовства.
– Пока я была призраком, ваше гостеприимство казалось мне вполне нормальным делом, – вздохнула леди Тайяра. – Большинство призраков вообще никого не спрашивают, заводятся, где хотят. А теперь как-то сразу стало неловко. Как будто вы…
– Меценат! – подсказал я. – Обычный невежественный меценат с большим сердцем. Желаю по мере своих скромных возможностей способствовать свободному развитию наук. Лучше бы, конечно, вы были чудовищем вроде Базилио, мне так привычней; с другой стороны, математики и есть чудовища. Страшнейшая из наук.
Она снова рассмеялась. Все-таки я молодец.
На этом я счел свой долг хотя бы частично исполненным, плюхнулся на диван и закрыл глаза. Сквозь навалившуюся на меня блаженную дрему слышал, как леди Тайяра говорит «Идем отсюда, не будем ему мешать», – а опытная в делах такого рода Базилио ей объясняет: «А мы и не помешаем, если только не встанем ногами ему на голову и не начнем скакать».
Святая правда, скакать у меня на голове, когда я сплю, не надо ни в коем случае. У меня очень чуткий сон. Впрочем, голоса, звон посуды, хлопки оконных ставен, бульканье льющейся из кувшина камры, грохот упавшего на пол подноса и смех ему никогда не мешают. В высшей степени умиротворяющий фон.
Зато я сразу проснулся от хлопка парадной двери, который, по идее, вообще не должен быть слышен в гостиной, звукоизоляция в Мохнатом Доме выше всяких похвал. Но что мне какая-то дурацкая изоляция и прочие законы физики, если у меня чутье как у сторожевого пса.
