Володька хмыкнул, потом начал отчитываться, и Михаил, откровенно говоря, просто впал в ступор.
– Ну, я её первым делом по городу прокатил. Проехались по центральному проспекту…
Это где наши девицы-красавицы с колясками дефилируют и себя показывают. Мини, прозрачные сарафаны.
– Потом съездили на пляж…
Стройные, практически обнажённые загорелые фигуры, прикрытые скромными лоскутками материи.
– Дальше – в магазин. Я ей сам купальник подбирал… Это после пляжа-то?!. Представляю, что он ей нашёл!
Осторожно осведомился:
– Надеюсь, примерять при себе не заставил?
В трубке помялись, потом всё же сознались:
– Не. Только показать результат…
– Гхм, – кашлянул отец.
– Потом мы снова вернулись на пляж. После – посидели в летнем кафе…
На душе отлегло. Это всё-таки хоть чуть-чуть её в себя приведёт.
– Затем поехали на учебный полигон. Я ей показал, как наши ребята курс молодого бойца проходят. Как раз на рукопашку попали…
Молодые монстры крушат всё, что под руку попадёт.
– Затем – ужин. Ну и рванули на дискотеку, что возле пляжа. Попрыгали немного…
– Ё!
– Ага, – унылым тоном ответил Володя. – Только её не надолго хватило. Но тут к ней дободались наши девчонки.
– Ч-чего?!
– Пап! Всё нормально! Они по другому поводу!
– Что за повод?
– Интересовались, чья она. Ну, у той хватило ума ткнуть в меня пальцем.
– И?!
– Не знаю, что ей напели, но вернулась она домой задумчивая. Даже слишком. Попросила чего-нибудь крепкого, мозги на место поставить, и после третьей стопки коньяка вырубилась.
– Ты ей коньяк дал?
– Коньяка не было. Только абсент. Семьдесят оборотов…
– А не помрёт?!
– Пап! Всего три стопаря. Она лишь треть бутылки осушила… Правда, литровой… Помереть – не помрёт. Но зелёненькой будет. Так что сутки у вас есть железно. – Голос сына стал серьёзным. – Ты хотел со мной переговорить о семейных делах?
– Да. Но… После Совета. В принципе, я могу сказать тебе его решение и сейчас. Условие одно – пусть уматывают к себе. Не захотят – их проблемы. Щадить не станем.
– Ясно…
– Но это ещё не точно. Тут в горах что-то нашли, из-за чего и задерживается общий сбор. Но послезавтра всё решится. И… Короче, завтра после обеда приезжай ко мне.
– А Гера?
– Сам же сказал, что она не встанет.
– Да. Извини. Перевариваю наш разговор.
– В общем, жду. До встречи, сын.
Владимир взглянул на посапывающую девушку. Затем сел на стул, задумчиво глядя в окно. Правильно ли он поступает? Куда проще быть простым тупым воякой. Не надо ни о чём думать самому, всё решают за тебя. Всё – по приказу. Но только жить так не по его складу характера. Не по нему. Хочется чего-то большего. Отец… Он всегда отличался от тех, кто его окружает. Не внешне – внутренне. Всегда держа всё в себе, играя роль балабола и пустобрёха для тех, кто его окружал, будучи на самом деле совсем не таким. Внешняя мягкость и слабохарактерность скрывала тот неимоверно прочный внутренний стержень, упрямство и настойчивость. Через «не могу», через «невозможно», через слабость и болезнь он шёл только вперёд. Иногда быстро, иногда медленно, но только вперёд, к цели, которую видел только он. Жёсткий, словно старая кожа. Твёрдый, будто базальт, никогда не сдающийся. Пример для сына. Для своих близких. Всегда скрытный, ровный, выдержанный. Владимир впервые увидел его радость, когда по молодости, будучи сопливым пацаном, сцепился во время одной из прогулок с приезжими гастарбайтерами, возмутившись их наглостью и бесцеремонностью. Батя вытащил его из полиции и впервые сказал ему слово благодарности. И если сейчас он поступает так, как хочет отец, значит, он поступает правильно. И молодой человек улыбнулся своему отражению в тёмном стекле комнаты…
