алые следы на полу, на котором уже растекались липкие лужи. Переворачивались столы слоновой кости, в щепы разлетались сиденья и кушетки, и сорванные со стен бархатные драпировки окрашивались красным. Полувековая вражда достигла своего кровавого апогея, и развязка стала неизбежной.
Все закончилось так, как и должно было закончиться. Текултли имели почти двукратный численный перевес над своими врагами, и этот факт воодушевил их; а тут еще в схватку вступили их новые светлокожие союзники.
Они врезались в противника, словно тропический ураган, с корнем вырывающий молодые деревца. Конан силой не уступал троим тлацитланам и, несмотря на свой вес, двигался быстрее любого из них. Он прошел сквозь строй противника, словно серый волк сквозь стаю бродячих псов, и за его спиной валились на пол поверженные враги.
Рядом с ним сражалась Валерия. На губах девушки играла довольная улыбка, а глаза яростно сверкали. Она была сильнее обычного мужчины, намного превосходя их быстротой движений и свирепостью. Меч казался продолжением ее руки. Если Конан побеждал благодаря физической силе, обрубая дротики, круша черепа и рассекая врагов пополам, то Валерия демонстрировала исключительное владение клинком, перед которым оказались бессильны ее противники. Один за другим, замахиваясь тяжелыми мечами, чтобы обрушить на нее сокрушительные удары, они обнаруживали, что ее прямой клинок уже пронзил им сердце.
Конан, возвышавшийся над полем брани, разил направо и налево, вкладывая в каждый удар всю силу, а Валерия скользила легко, словно неуловимый призрак, уклоняясь, отступая в сторону и совершая стремительные выпады. Клинки врагов полосовали воздух, не попадая по ней, а сами они умирали раньше, чем успевали осознать, что ее меч принес им смерть. Последним, что они слышали в жизни, был ее издевательский смех.
Обезумевшие противники не обращали внимания на то, кто стоит перед ними. Пятеро женщин ксоталанков погибли еще до того, как в схватку вступили Конан с Валерией, да и потом, когда враг валился под ноги, неважно, мужчина или женщина, для его горла всегда находился жадный нож или нога в сандалии, спешащая сокрушить ему череп. Волны боя прокатились от стены к стене, от двери к двери и выплеснулись в соседние помещения. В конце концов на ногах посреди тронного зала остались лишь текултли да их белокожие союзники. Уцелевшие тупо смотрели друг на друга, словно только что пережив Страшный суд или крушение мира. Широко расставив дрожащие от напряжения ноги, сжимая в руках иззубренные и окровавленные клинки, они смотрели друг на друга поверх мертвых тел друзей и врагов. У них не осталось сил на торжествующие крики, но звериный вой все-таки сорвался с их губ. Это был не победный клич людей, нет; это был вой волчьей стаи, бродящей среди трупов своих жертв.
Конан схватил Валерию за руку и развернул ее лицом к себе.
– Тебя ранили в ногу, – проворчал он.
Она опустила глаза, только сейчас обратив внимание на жжение в икре. Кто-то из умирающих на полу последним усилием вонзил ей в ногу кинжал.
– Да ты и сам похож на мясника, – расхохоталась она.
Он стряхнул с рук красные капли.
– Это не мое. Остальное – ерунда, мелкие царапины. А вот твою лодыжку надо перевязать.
Перешагивая через убитых, к ним подошел Ольмек. Он походил на вурдалака, его массивные плечи были забрызганы красным, а в иссиня-черной бороде блестели алые капли. Глаза у него покраснели и налились кровью, словно отблески пламени на черной воде.
– Мы победили! – прохрипел он. – Война закончена! Псы ксоталанков убиты все до единого! Какая жалость, что мы не взяли никого из них в плен, чтобы живьем содрать с него шкуру! Но как же приятно смотреть на их мертвые лица! Двадцать дохлых собак! Двадцать алых гвоздей в черной колонне!
– Лучше займись своими ранеными, – проворчал Конан, отворачиваясь от него. – Эй, девочка, давай я перевяжу тебе ногу.
– Подожди минуту! – Она нетерпеливо оттолкнула его руку. Огонь битвы все еще ярким пламенем пылал у нее в душе. – Откуда нам знать, что здесь все? Они ведь могли отправиться в набег по собственной воле.
– В такой вылазке никто не стал бы разделять клан на части, – ответил Ольмек, тряхнув головой и понемногу приходя в себя. Без своей пурпурной мантии он походил скорее не на принца, а на какого-нибудь дикого зверя. – Голову даю на отсечение, мы положили всех. Их было меньше, чем я думал, и они наверняка оказались в отчаянном положении. Но как они смогли попасть внутрь?
К ним подошла Таскела, вытирая меч о набедренную повязку. В другой руке она держала предмет, отобранный ею у павшего вожака ксоталанков в головном уборе из перьев.
– Дудки безумия, – сказала она. – Один из наших поведал мне, что Ксатмек открыл дверь ксоталанкам и погиб, когда они ринулись в караульную комнату. Этот воин прибежал туда как раз вовремя, чтобы увидеть, как все произошло, и услышать последние такты этой потусторонней музыки, от которой душа его превратилась в лед. Толькемек часто рассказывал об этих дудках, которые, по словам ксухотлийцев, были спрятаны где-то в катакомбах среди костей древнего колдуна, который пользовался ими при жизни. Каким-то образом ксоталанки нашли их и узнали их тайну.
– Кто-нибудь должен сходить к ксоталанкам и посмотреть, не осталось ли там кого живого, – сказал Конан. – Я могу пойти сам, если мне покажут дорогу.
Ольмек обвел взглядом своих уцелевших людей. Их оставалось всего двадцать, и несколько человек из них были ранены и стонали, лежа на полу. Таскела была единственной из текултли, кто не получил ни царапины, хотя сражалась она так же отчаянно и храбро, как и все остальные.
